Читать книгу - "За Русское Дело на сербских фронтах - Борис Юрьевич Земцов"

никогда, мягко говоря, не приветствуется. Ещё не хватало заработать себе репутацию паникера. Такой ярлык в подобной обстановке единожды заработав, не так просто с себя соскрести даже спустя время.

* * *

На каждую ночь приходится один-два караула. Обязанности караульного традиционны: вглядываться, вслушиваться и т. д. Заодно и поддерживать огонь в кострах-очагах, служащих обогревом наших шалашей-блиндажей.

Все успели обратить внимание на особую ясность ночей в здешних местах. Свет луны настолько силен, что без труда различается и положение стрелок на циферблате ручных часов, и детали одежды на коллеге-караульном, который топчется у соседнего блиндажа метрах в тридцати.

Ночью немногим ниже ноля градусов. Днем немногим выше той же самой отметки. Солнце яркое. На солнцепеке даже жарко. Снег в горах день ото дня убавляется, но ручьев, луж, сырости нет и в помине. Проталины появляются на свет совершенно сухими. В этом, похоже, особенность здешнего климата. Влага то ли незаметно уходит вглубь, то ли моментально испаряется. На склонах гор уже проявилось множество чёрных проталин. Это и радует (весна всё-таки!) и настораживает. Бесснежная поверхность – бесшумный и бесследный путь мусульман к нашим позициям.

Разумеется, вопрос безопасности нашего лагеря (а значит – нашей собственной безопасности) нас волнует самым серьёзным образом. Пытались говорить на эту тему с сербскими командирами. Результат всех этих переговоров – ноль.

Сербы кивают, вроде как соглашаются, но всё остается по-прежнему.

И это в то время, когда речь идет о вполне посильных для них мерах: просим их заминировать, по крайней мере, самые привлекательные со стороны противника маршруты подхода к нашему лагерю. «Нет проблем!» – в который раз соглашаются сербы и… не делают ничего. Неужели мин им жалко? В казарме-общаге, куда мы приезжаем отсыпаться после вахты на положае, этих мин – целые штабеля.

Вопрос минирования подходов к нашему лагерю начали решать сами. Правда, весьма кустарным способом. На одной тропинке, уходящей в мусульманскую сторону, наши (Володя Перископ и др.) командиры установили несколько гранатных растяжек, другую тропинку просто в нескольких местах перетянули… веревками с нанизанными на них пустыми консервными банками. Это, понятно, не нанесет урона врагу, но озаботит наших часовых, позволит быстрее всем остальным подготовиться к бою в случае внезапного нападения. Все эти меры, конечно, очень специфические, но это всё-таки лучше, чем ничего. А сама ситуация ещё раз напоминает, что при любом развитии событий рассчитывать мы должны только на себя.

* * *

Днем нас снова обстреляли. Уже в который раз. Едва мы принялись за обед, примостив на коленях котелки с традиционным фасолево-свининным варевом, как сантиметрах в двадцати над палаткой зацвикали пули. Снайпер! Не устаешь удивляться гнусности их звуков. Раньше я думал, что самый неприятный звук рождает соприкосновение металла со стеклом.

Ошибался.

На огонь ответили, приблизительно определив место, откуда стреляли. Тем всё и кончилось.

* * *

Этой ночью караульное время делил с Мишкой-Капелькой, сибирским казаком. С тем самым, который, благодаря избыточному весу, «сдох» в первом же рейде. Одиночество, ночная тишь и яркий лунный свет располагали Мишку к откровенности. Он с неподдельной грустью сетовал на окружение, на нравы в среде особняком держащихся казаков. Оценивая последних, несмотря на собственную принадлежность к ним, Капелька крут. По его мнению, в отряде слишком много «шариковых» и откровенных ублюдков. Обвинения не голословны. Мишка поражен фактами банного грабежа и последующей бездарной пьянки в «дурдоме», осуждает постыдную кладбищенскую опохмелку. Вежливо слушаю, вежливо киваю, но откровенностью за откровенность платить не спешу. В недавнем рейде при посещении разоренных мусульманских домов Капелька сам «отличился»: с агрессивной активностью пихал в свой вещмешок всё подряд. Включая сильно потрепанное барахло, стоптанную обувь, грошовые никчемные безделушки. И этот человек претендует на принадлежность к касте интеллигентов!

Впрочем, в характеристике тех, кто в нашем отряде причисляет себя к казакам, он во многом прав. Похоже, более чем на половину – это быдло, тупое, хамоватое, слабое до водки, заносчивое и самоуверенное. И привело этих людей сюда не стремление утверждать справедливость (об истинных причинах здешних конфликтов у них нулевое представление), нежелание помочь православным братьям в беде (кресты висят на каждом, но никто ни одной молитвы не знает, икон в казарме дюжина, но рядом с ними и курят, и матерятся), а желание пожить войной. Даже на деньги и трофеи им по большому счёту плевать, главное – быть подальше от дома, семьи, обязанностей, законов, быть там, где главный закон – ствол, где можно чудить, пьянствовать, не думать ни о чем и ни о ком.

А ещё недавно на патриотических тусовках я с благоговением любовался красавцами в казачьей форме с нагайками за голенищем. «Вот они – спасители России, вот он – хребет национального возрождения», – думал я. Старался не замечать, не воспринимать всерьёз ни казачьи подразделения в составе «защитников» Белого Дома в августе 1991-го, ни ползучие идеи казачьей самостийности, их надменное высокомерие ко всему русскому.

Если так пойдет дальше – созреет вывод: возрождение казачества в нынешнем виде – процесс для Отечества малополезный, если не сказать – разрушительный.

* * *

Ещё один малосимпатичный поворот в развитии «казачьей темы». Оказывается, отряд русских добровольцев, ранее базировавшийся в этих местах, был казачьим. Именно так большинство его бойцов и требовало называть это подразделение. В активе того отряда было несколько толковых акций, в том числе и рейд в район мусульманского села Т. Однако сербам казаки больше запомнились шумными дебошами, стрельбой без повода, затяжными пьянками. Да что там пьянками!

Теперь уже даже сербы знают, что казаки притесняли и третировали в этом отряде «неказачье меньшинство», то есть русских, не менее их рисковавших, и также добровольно сюда приехавших. Да и между собой у казаков проблем хватало. Те, кто приехал с Дона, в грош не ставили своего командира – московского казака Виктора. Зачастую его приказы не выполнялись. «Донцы» попросту посылали в известном направлении «столичного атамана». Конфликты перерастали в драки. Несколько раз случалось, что командир был… бит своими подчиненными. Для боевого отряда это недопустимо. Это свидетельство отсутствия дисциплины. Это могло обернуться серьезными последствиями.

В этой ситуации Виктору З. ничего не оставалось, кроме как разделить отряд на две части. В одну собрать всех дебоширов и горлопанов. В другую – более или менее управляемых. «Дебоширов» откомандировали подальше от Вышеграда. Шаг, с одной стороны, тактически верный. С другой стороны – это неоспоримое свидетельство неблагополучной обстановки в отряде и неспособности командира таким отрядом руководить.

Нынешние сербские командиры сокрушенно качают головами и по поводу пропавшей в то время дюжины «стволов». Они не