Читать книгу - "Желтый саквояж - Николай Дмитриев"

— Как это нельзя? — удивился Остап.

— Ищут тебя везде. И не милиция. Зяма сказал — НКВД…

— НКВД? — растерялся Остап. — А как же быть?

— А тут быть, — Рива подошла к двери и решительно повернула бывший в замке ключ.

— Как это тут?.. Что, вместе?.. И где? — никак не ожидавший ничего подобного Остап недоумённо глянул на девушку.

— А вот и посмотри на меня. Сам же сказал, что я красивая… — Неожиданно чуть приспустив с плеча платье, Рива подошла к Остапу. — Ну, как, нравлюсь?

— То правда… — Немного засмущавшись, Остап встал и отвёл глаза в сторону. — Но нельзя нам…

— Можно, милый. Можно… — Рива прильнула к Остапу. — Ты что, не понял? Не нужен мне тот Зяма или ещё кто. И пусть там ищут тебя. Мне всё равно, потому как сейчас ты мой… Мой…

Девушка всё сильнее прижималась к Остапу, и он сначала отстранился, а потом, потеряв голову, стал исступлённо целовать её шею и оголившиеся плечи…

Давно уже наступила глухая ночь, в комнате повисла серебристая полутьма, а сон так и не брал их. Смотрел в потолок Остап, закинув одну руку за голову, а второй крепко обнимая девушку. Тихонько лежала рядом с ним Рива и, выложив свои пышные волосы ему на грудь, нежно ласкала лицо юноши. А вокруг царила тишина, и время для них остановилось…

— Якось-то воно так дивно… — негромко сказал Остап. — Вроде кажется никого, кроме нас, нет… Только ты и я… А ты така жинка, така…

— Горячая? — подняла голову Рива.

— Нет, сладкая, — прижал её к себе Остап.

— А ты для меня найкращий. — Внезапно Рива сама поцеловала Остапа и страстно прошептала ему в самое ухо: — Любый, а ты бы мог жениться на мне?

— Взять замуж?.. — Остап начал задумчиво перебирать девичьи волосы. — Тебе как, сказать правду?

— Только правду… — вздохнула Рива.

— Если честно… Ещё вчера я сказал бы тебе нет… А сейчас… — Остап помолчал и закончил: — Сейчас я не знаю…

— Спасибо… Спасибо тебе, — жарко, словно решившись на что-то, заговорила Рива и вдруг предложила: — А давай мы с тобой в Америку уедем… Сбежим отсюда.

— В Америку? — усмехнулся Остап. — Хоть завтра… Возьмём билеты, сядем в вагон и — ту-ту-у-у-у…

— Да подожди ты. Какое ещё ту-ту… — Рива шутя шлёпнула Остапа по груди. — Я взаправду. Мы с дядей уехать хотим. Он говорит, тут жить нельзя…

— Ну. Если взаправду… — Остап задумался. — Америка, это я сгоден[76], неплохо. Только ты, дивчина, если кохаешь меня, зрозумить должна. Я тут народился, тут моя земля, а не в Америке. И не могу я никуда пойти. Кинуть её оцим…[77]А, да что говорить! Ты ничего такого не думай. Я зараз вроде раздвоенный. Щось таке меня и до тебе тянет. Ты зрозумий…[78]

— Я розумию… Я розумию… Так, Америка, то моя мечта… А ты… Ты мой… Сейчас мой, — потянулась к нему Рива, и всё снова поглотил бесконечный поток ласк, которые может дать только влюблённая женщина…

* * *

Рива, держа во вздрагивающих пальцах листок бумаги с написанными вразброс буквами, время от времени всхлипывала и судорожно сжимала рукой ворот ночной сорочки. На бумажке было крупно написано: «Спасибо». Из плохо прикрытого окна тянуло утренним холодком, а дальше, за стеклом, на скошенной крыше пристройки, по которой явно ещё затемно ушёл Остап, был хорошо заметен след от подошвы ботинка.

Всхлипнув последний раз, девушка тщательно вытерла глаза, оделась и спустилась вниз, в зал. Несмотря на столь ранний час, дядя уже был за шинквасом. Задумчиво перетирая стаканы, он посмотрел на племянницу и негромко спросил:

— Он ушёл?..

Выходит, дядя знал, что Остап ночевал в их доме, и, заметно порозовев, Рива потупилась.

— Ну, не надо так краснеть… — Дядя поставил сверкающий чистотой стакан на шинквас. — Старый Шамес всё понимает. Я знал, что ты его спрятала, и решил, пусть так будет, пусть у моей девочки останутся лучшие воспоминания…

— Почему воспоминания? — вскинула голову Рива. — Я знаю, он любит меня, и, может быть, мы поженимся…

— Э-хе-хе, — горестно вздохнул Шамес. — Пойми, у него свой путь. А у нас с тобой свой…

— Но почему? — загорячилась Рива. — Сейчас же всё по-другому. Вон, все говорят, что бывшая горничная, служившая у Тышкевичей, вышла замуж за красного офицера!

— Нет, я, конечно, понимаю, — Шамес горестно покачал головой. — У пани Тышкевич была вышколенная прислуга, и она не держала за горничную абы что, но всё-таки…

— Что всё-таки? — вскинулась Рива.

— А то, — сердито фыркнул Шамес. — Само собой, эту горничную можно даже любить, как женщину, но если такое происходит, то это значит, что всё снова валится в тартарары…

— Но я же и Остап это же другое, — убеждённо начала было Рива и вдруг осеклась.

— Вот именно, совсем другое, — продолжил за неё Шамес. — Ты, деточка, забыла, ведь за твоим красавцем гонится НКВД, а это, я скажу тебе…

Понимая, что дядя полностью прав, Рива сникла, опустилась на стул и тихо спросила:

— А мне что делать, дядя?..

— Нам, деточка, нам, — поправил её Шамес. — Я тебе уже не раз говорил и повторю ещё раз: нам надо уезжать…

— Куда?.. В Америку?.. Купить билет, сесть на поезд и ту-ту поехали, так?..

Сама не заметив, Рива с насмешкой повторила недавние слова Остапа и безнадёжно махнула рукой. Однако, к её удивлению, дядя внезапно оживился и уверенно заговорил:

— Ты считаешь, что твой дядька совсем дурной? Так, мне известно, да кое-кто из наших и впрямь подурели: и тот мишигене[79]Пинхас, и кто там ещё, собрались ехать в Варшаву, будто они там будут делать коммерцию… О, то будет ещё та коммерция! Это всё равно, что та политика, в которую тут ударились наши нензы, вроде твоего Зямы. Поверь, деточка, у этих амгаарецов[80]там будет такая же коммерция, как тут политика…

— Так что, дядя, — Рива с надеждой посмотрела на Шамеса, — мы и вправду поедем в Америку?

— Деточка, это будет очень и очень трудно, но твой старый дядька помнит, что у него не осталось никого, кроме вот этой взбалмошной девчонки. — Шамес показал пальцем на Риву, ласково улыбнулся и закончил: — И потому я хочу, чтобы у тебя была наконец спокойная жизнь и свой дом…

— А как же всё наше? — Рива обвела взглядом зал. — Это что, таки пропадёт?

— Ну, деточка, ну, зачем так плохо думать? — хитро сощурился Шамес и подмигнул Риве. — Я много видел и кое-чему научился. А эту кнайпу я давно продал.