Читать книгу - "Внуки - Вилли Бредель"

вскоре его произведут в шарфюреры, потом в обершарфюреры и через несколько месяцев как пить дать быть ему труппфюрером. Если все пойдет хорошо, — другими словами, если он покажет себя с лучшей стороны, а он постарается себя показать, — то года через два, два с половиной он — штурмфюрер. И что ни новый чин, то новая прибавка. Штурмфюреру уже полагается немало деньжат. А если на петлицах три «пуговки», а в кармане пачка радужных кредиток, все видишь в другом свете, весь мир тебе улыбается.

II

— Да возможно ли? Этакий дьявол! — Полицей-сенатор Рудольф Пихтер негодующим взглядом уставился на доктора Ганса Баллаба; тот невозмутимо вертел между пальцами сигару с золотым ободком и любовался ее белоснежным пеплом.

— С характером, прохвост! Знаешь, я бы его с удовольствием взял к себе и ткнул в самую вонючую камеру из тех, что выходят на канал.

Небрежно потягиваясь в кресле, доктор Баллаб искоса, снизу вверх, поглядел на полицей-сенатора. «Вполне на тебя похоже», — подумал он.

Стройный, холеный, щегольски одетый, Баллаб был лет на десять моложе Пихтера; ему еще и тридцати не исполнилось. Его холодные, злые, глубоко сидящие серо-зеленые глаза на овальном, гладко выбритом лице часто и подолгу застывали, словно подкарауливая что-то.

Он посмотрел на Пихтера и сказал медленно, подчеркивая каждое слово:

— С этим надо поступить иначе; он — золото в наших руках!

— Ну, вот именно, — хохотнул Пихтер. — Вот и отдай его в мои руки.

Доктор Баллаб затянулся и, выпуская дым, сказал наигранно ленивым голосом:

— Мы назначим ему пенсию.

— Только этого не хватало, — возмутился Пихтер.

— Мы опубликуем его прошение в печати. Будем оглашать на собраниях. Передавать по радио. Полагаю, что тогда у товарищей пролетариев отпадет охота знакомиться с твоими командами особого назначения и концлагерями.

— Ах, вот как это задумано!

Полицей-сенатор Пихтер повертел мясистой головой и указательным пальцем потянул воротничок, точно тот стал ему вдруг тесен. Рачьими глазами, которые, казалось, вот-вот упрутся в толстые стекла очков, Пихтер почтительно, но не без зависти, разглядывал сидящего против него приятеля-гаулейтера. Высокомерие и самоуверенность доктора Баллаба внушали ему уважение и в то же время раздражали.

— Да, друг мой, это политика.

Баллаб искоса поглядел на молчащего Пихтера.

— Держу пари, ты вообразил, будто концлагери и команды особого назначения — твое изобретение, верно? А ведь их изобрел даже не фюрер. Они возникли в далекой древности, их знали уже спартанцы. А насчет умерщвления ты можешь еще многому поучиться у спартанских криптиев…

Обстоятельно и бережно стряхивая пепел со своей сигары, он продолжал:

— Убить врага — это достижение. Но куда большее достижение даровать ему жизнь и тем самым убить дело, за которое он борется. Твой предшественник черным по белому засвидетельствовал: исполняя служебные обязанности, он всегда забывал о своей принадлежности к социал-демократической партии и помнил лишь, что он государственный чиновник, поэтому он никогда не считался с заданиями партии, а действовал всегда и неизменно в интересах государства. И вот теперь, на основании таких-то и таких-то параграфов, он как государственный служащий ходатайствует о назначении ему пенсии. Отрезвит это пролетариев? Полагаю, что отрезвит. Кто из социал-демократов станет изображать из себя мученика, зная, что его лидеры в прошлом сознательно пренебрегали торжественными партийными решениями, а нынче борются только за получение пенсии?

— Да ведь все, что этот Шенгузен пишет в своем прошении, сплошное очковтирательство, — возразил Пихтер. — Если кто-нибудь из этой банды и был подлинным социалистом, то именно Шенгузен!

— Верно! Но почему очковтирательство? Можешь ты доказать, что он нас теперь обманывает? Очень боюсь, что тебе это не удалось бы. Своим прошением он оказал нам неоценимую услугу; мы назначим ему пенсию.

— Попробуй расскажи это моим ребятам!.. Пенсия!.. Да они готовы собственными руками свернуть шею негодяю. Кстати, я и сам не прочь бы. Признаюсь, Ганс, эту высокую политику я никогда не пойму.

Доктор Баллаб кивнул:

— Охотно верю! Если бы ты ее понимал, твои ребята давно бы нашли коммуниста, который…

— Претендовал бы на пенсию?

— Нет, конечно, но который написал бы нечто в этом роде. Письменно отказался бы от коммунизма.

— Если тебя это так интересует, что ж? Нет ничего легче!

Полицей-сенатор взял из медного ящичка сигарету.

— Какие только расчеты вы не строите на такой писанине! А между тем ведь все знают, как она добывается.

— А хотя бы и так! Одним истреблением людей дела не сделаешь. Нам нужны отречения от марксизма. Письменные, за подписью и с адресом. Полученные от видных коммунистов. Множество отречений. Столько, сколько можно добыть. Руби революционерам головы, они опять отрастут. Революционеров надо разлагать, отравлять, сеять среди них подозрительность, неверие и сомнение, и тогда они зачахнут.

Доктор Баллаб встал, застегнул свое габардиновое пальто и протянул руку за шляпой и портфелем, лежавшими в одном из кожаных кресел.

— Ты уже собираешься? А я тут хотел еще кое-что обсудить с тобой.

— Спешу к гаулейтеру. Кстати, он, кажется, будет назначен наконец наместником: фюрер твердо обещал.

— Да? Скажи, пожалуйста, — Пихтер понизил голос до шепота, — чем ты объясняешь, что это назначение так затянулось? Уже пошли всякие толки.

— Интриги!

— Крогман копает?

— Думаю, кое-кто посильнее.

Доктор Баллаб впился колючим взглядом в Пихтера.

— Гаулейтер не забывает своих друзей. А что касается Крогмана, то он как был, так и остается парадной мебелью. Пусть представительствует… А чтобы он вел активную политику? Нет. Вряд ли.

— Подожди, не уходи еще, — попросил Пихтер. — По крайней мере, еще вот это помоги разрешить. — Он достал из какой-то папки бумагу и протянул ее советнику. — Речь идет о Рохвице, Гуго Рохвице. Ты его знаешь, штурмфюрер пятнадцатого отряда. Ну, этот толстяк, учителишка. Он просится ко мне!

— В команду особого назначения?

— Он навел порядок у себя в школе и, как мне кажется, неплохо это проделал. Одного учителя, коварного юдофила, мы, по его указанию, посадили на казенные харчи. Но почему-то за директора школы, — между нами говоря, неясный субъект, — стоит горой Хеннингсен.

— А Рохвиц?

— Не хочет возвращаться в школу. Да и понятно. Работать под руководством такого директора?.. Способный человек этот Рохвиц, национал-социалист с двадцать седьмого.

— Ничего не выйдет! — Доктор Баллаб вернул Пихтеру прошение. — Нам и учителя нужны надежные. Мы назначим его директором школы. Это его область; там от него больше всего проку будет. Я улажу это дело с гаулейтером.

— Ну что ж, — смиренно согласился Пихтер, — я не настаиваю. Хотя и мне люди нужны. Я имею в виду таких, у которых башка немного варит. Одними штурмовиками не обойтись. Еще вот что: третьего дня мне в сети попался крупный зверь. Вожак ротфронтовцев Ганс Хильберт.