Читать книгу - "Пойти и не вернуться - Василь Быков"

– Дымят, – сказал Антон. – Наверно, печку раскочегарили.

Не успели они подойти к устью оврага, как откуда-то из-за кустов навстречу выбежала суетливая, черная как уголек собачонка и с ужасающе злым лаем набросилась на Антона. Антон остановился, притопнул ногой, но собачонка и не думала униматься и, только когда он подхватил из-под ног камень, бросилась назад к оврагу. Однако оттуда по стежке уже спускался небритый, в стеганых брюках и в какой-то самодельной безрукавке пожилой человек с обвязанной шеей. Он негромко прокашлялся, успокоил собаку.

Антон уважительно поздоровался:

– Здравствуй, Петряков.

– Здорово, здорово, – глухим голосом ответил мужчина, стоя на обрыве. За его спиной виднелась дощатая дверь в землянку, ржавая труба над которой коптила сизым дымком.

Антон пропустил вперед Зоську.

– Говори пароль.

Она и сама знала, что прежде надо сообщить пароль, но то ли это надлежит сделать сейчас или потом, она позабыла. Как всегда, выручил Антон.

– Привет вам от Мироныча, – сказала она, выжидательно глядя на худое, серое, в недельной щетине лицо Петрякова. Тот, тихо крякнув, проговорил отзыв:

– Давненько с кумом не виделись.

Кажется, все было правильно, пароль и отзыв сошлись. Зоська облегченно вздохнула и тут же решила спросить, как насчет переправы, да Петряков обернулся к землянке.

– Это... Сюда идите. Цыц ты, шкварка! – прикрикнул он на собачонку, которая снова попыталась наброситься на Антона. Зоську она игнорировала, Антона же явно возненавидела с первого взгляда.

– Вот, пройдите пока... Вот сюда, – отворил Петряков подвешенную на ремешках дощатую дверь землянки, из которой пахнуло теплом и дымом.

Зоська и следом за ней Антон, пригнувшись, влезли в крохотную, выдолбленную в овражном склоне земляночку с обломком стекла в двери вместо окошка, топчаном и хорошо накаленной железной печкой, дым из которой почему-то упрямо не хотел идти в трубу и то и дело валил внутрь. Петряков протер пятерней слезящиеся глаза и взял с пола сапог с потянувшейся следом дратвой.

– Вот зашить надо... А вы, это, садитесь, – указал он на топчан, пристраиваясь сам на чурбаке возле печки. – Пока Бормотухин лодку пригонит.

Они сели, Зоська поближе к печке, Антон – у двери. Антон беглым взглядом окинул жилище.

– А где же начальник твой?

– А нет начальника, – сказал Петряков, с усилием прокручивая шилом дыру в заднике.

– Как? Был же сержант этот. Кажется, из десантников.

Петряков невозмутимо прокашлялся, сплюнул в угол за печку.

– Был. Попался сержант. Теперь я вот.

– Ах вон как...

– Так вот. А вы туда? – поднял он на Зоську измученный взгляд покрасневших от дыма глаз.

– Туда, – скупо подтвердила Зоська.

Петряков, сжимая в коленях головку сапога, тихо вздохнул:

– Да-а-а...

– А что? – не поняла Зоська.

– Да ничего, что ж... Вчера вон возвращались хлопцы из Чапаевского. Двое. Третьего привезли в дерюжке. Вот сапоги с него.

Зоська затаила дыхание.

– Что, убили?

– Убили. Две пули. Одна в грудь, другая в живот.

– Да, скверное дело, – поморщился Антон.

Зоська молча сидела, неприятно пораженная этой вестью, хотя, если подумать, чему тут поражаться? Мало ли где кого убили – шла война, и убивали каждый день сотнями. И все-таки она чувствовала, что это, мимоходом сообщенное известие имело отношение и к ней, – наверно, убитый переправлялся на ту сторону у этого Островка, да и убили его где-то в тех самых местах, где предстояло действовать ей. К тому же упоминание о пуле в животе всегда вызывало у Зоськи противный озноб внутри. Больше всего она боялась именно пули в живот, хотя отлично понимала, что получить пулю в голову или в грудь нисколько не лучше.

Петряков с помощью самодельного шила и дратвы старательно чинил сапог, все время хрипло покашливая, и Зоська, глядя на его толсто обвязанную какой-то суконкой шею, спросила:

– У вас горло больное, да?

– Да уж больное, – сказал он, не отрываясь от своего занятия. – Застудил и вот... Видно, докашляю в эту зиму.

– Ну почему вы так? – удивилась Зоська, заслышав в его голосе нотки обреченности.

Петряков лишь отмахнулся рукой.

– А, все одно! Чем жизнь такая...

Антон в нетерпении резко встал с топчана и, пригнув голову под низким потолком землянки, выглянул в неплотно притворенную дверь, из которой несло ветром и холодом.

– Ну где же твой Бормотухин? Или ты перевезешь?

– Бормотухин перевезет. Он теперь перевозчик.

Антону явно не сиделось, да и Зоська едва терпела в этой прогорклой от дыма земляночке. Теперь ее, правда, растрогал обреченный вид Петрякова, ей стало жаль больного человека.

– Так, может, лекарство надо какое? Может, мед вам помог бы? – сказала она, настывшими руками поглаживая пригретое от печки колено.

– Какое лекарство! Мне уже ничто не поможет, придется того... Чахотка у меня, – просто сообщил Петряков и замолк, глубоко засунутой рукой нащупывая в сапоге конец дратвы.

Зоська смешалась, она не знала, что в таких случаях можно сказать человеку и чем утешить его. Да и следует ли утешать?

Исчезнувшая было собачонка, радостно заскулив, опять появилась под дверью. Антон выглянул наружу и отступил на шаг в сторону. Дверь широко растворилась, и в ее низеньком проеме появился вконец озябший парнишка, с виду подросток, с худенькой шеей, в небрежно запахнутых на груди одежках. На его нестриженой голове, глубоко надвинутая на уши, сидела серая поношенная кепка с пуговкой на макушке.

– Сигнал давали, дядька Микалай?

– Давал, как же. Вот, перевезти, – взглядом Петряков указал на гостей, и Зоська догадалась, что наконец пришел Бормотухин. А ей думалось, что это будет сумрачный мужик с бородой. Мальчонка, однако, вошел в ставшую совершенно тесной землянку и прикрыл за собой дверь, за которой тоненько заскулила собачонка.

– Заколел. Такой ветер усчався...

– Сало все идет? – спросил Петряков.

– Еще болей стало. Такие льдины – ого!

– Станет Неман, – решил Петряков. – Худо дело будет.

– А нам хуже не буде, – сказал Бормотухин.

Он присел перед печкой, протянул к огню скрюченные стужей кисти, и Зоська подумала: как же он их перевезет в такой ледоход? А вдруг в лодку ударит льдина и они окажутся в воде? Но Неман – не болотная речка, отсюда не так просто выбраться на берег. Она с беспокойством поглядывала на Петрякова и мальчонку, но те вроде и не думали об этом. Бормотухин, все держа у огня настылые руки, повернул к ней остренькое с посиневшим носом лицо и вроде бы подмигнул даже.