Читать книгу - "Вьетнамский кошмар - Брэд Брекк"

Вбежал какой-то старикан и, как психопат-контролёр из электрички, у которого случился приступ, стал выкрикивать остановки.

— Де-Плейн, Парк-Ридж, Джефферсон-Парк…

Да, определённо мне здесь не нравилось. Меня посадили вместе с испорченными механизмами, точно. Я не хотел иметь с ними ничего общего.

Я не был чокнутым. Они были. Чёрт, да ведь так говорит любой сумасшедший. Может быть, я и есть сумасшедший…

— Эй ты, Брекинридж, — окликнул меня один парень, исковеркав фамилию, — вот тут и обретаются психи! Здесь безопасно…

Он подошёл в окну и потряс решётку.

— Видал? До нас не добраться. Мы здесь в безопасности…

Ну что ж, можно и так взглянуть на дело. Наверное, он был прав.

На этаже было четыре огромных дежурных негра. Их задача состояла в поддержании закона и порядка в отделении. Они сильно смахивали на полузащитников из «Чикагских медведей». Если кто-то буянил, его немного били. Не помогало — ставили под обжигающий душ. Если и это не действовало, психа туго пеленали и бросали в обитую войлоком каморку, чтоб остыл.

В 11 пошли спать. Из комнаты отдыха мы переместились в спальню. Но перед этим надо было принять лекарства. Только для меня ничего не было предусмотрено!

— Где мои, бля, грёбаные пилюли? Большая стрёмная сестра обещала прописать мне что-нибудь, чтоб я мог уснуть сегодня в этой шизоидной богадельне! — нудил я.

Видит Бог, мне надо было что-то принять. Это был мой первый тяжёлый день в психбольнице, и я боялся, что мне из неё не выбраться.

Дежурный оттащил меня за руку от сестринского поста и втолкнул в спальню.

— Ты что, не слышал? Для тебя ничего нет! Найди себе постель и ложись спать!

— Послушай, мне нужны мои сраные таблетки!

— Заткнись, парень, а то мы тебя полечим. Ты же не хочешь, чтобы тебя полечили…

— Ты прав. Не хочу. Я лягу вон на ту кровать и буду спать. Спокойной ночи, добрый господин!

Да пошёл ты, дядюшка Римус! Я тебя ещё достану…

Не знаю, что они понимали под «лечением», но наверняка оно мне было ни к чему. Доктора я не видел. Утром в семь мы выходили из спальни, съедали завтрак, загадывали желание заняться хоть чем-нибудь, садились в кружок в комнате отдыха и — ничего не делали.

За исключением парня по имени Бобби…

Он мастурбировал днями напролёт. Он становился перед тобой, снимал штаны и дрочил, и если ты не угощал его сигареткой, он кончал на твой халат. И вот однажды кто-то затушил на его члене бычок, врезал ему по яйцам и отдубасил. Бобби сидел на полу, держась за член, и плакал как ребёнок, с причитаниями. А вокруг него, засунув руки в карманы, стояли дежурные и смеялись. Бобби перевели в изолятор, и больше я его не видел. И то сказать, сукин сын мог кончать только на людей. Мать его так!

На пятый день я потребовал врача. Ноль внимания; я стал умолять. Опять ничего, тогда я поднял хай до потолка о правах пациентов и заявил сестре Пейн, что хочу выписаться, «несмотря на медицинские предписания».

Я паниковал. После моего демарша пришёл доктор и объяснил, что если я уйду, мне не вернуться сюда до истечения трёх месяцев.

Невероятно.

— Ах, док, вы разбиваете моё слабое сердце. То есть, если я уйду, мне заказан сюда путь на целых три месяца? Ну так читайте по губам: срать я хотел на вашу контору! Я сюда никогда не вернусь. Да я лучше ещё раз отслужу во Вьетнаме. Слышите? Посмотрите мне в глаза: они остекленели, чёрт их дери. Когда я сюда пришёл, они были нормальные. Я здесь схожу с ума. Я хочу убраться отсюда прямо, бля, сегодня!

Через день меня выпустили, Мэрилу встречала меня. Она расстроилась. Она-то надеялась, что я останусь в «доме хи-хи», пока мне не полегчает. А я сказал ей, что это яма со змеями…

И что было потом?

Конечно, я ушёл в запой. Так поступает каждый правильный алкоголик. Надраться, обрести забвение и пребывать в нём до смерти — своей или всего света.

Потом были новые запои. Были скандалы в барах. Была КПЗ за вождение в пьяном виде. Ходил я и в больничку зашиваться и просохнуть. Один раз даже пытался сбежать из дома, но далеко не уехал. Через 50 ярдов врезался в дерево. Потому что был пьян и забыл включить фары.

Ну да ладно, такое могло случиться с каждым, ведь так? Нормальные люди творят подобное каждый день…

Полиция выписала мне ещё два предупреждения. Во Вьетнаме я собирал взыскания по 15-ой статье. Теперь я собирал квитанции за вождение в состоянии опьянения. Меня вызвали в суд, присудили небольшой штраф, и я отметил этот случай новым запоем и новой квитанцией за пьяное вождение.

Не годился я в претенденты на приз «Человек года». Думаю, все соседи хотели бы, чтоб меня унесло куда-нибудь в Уганду или Сибирь, или даже в пустыню Гоби, что в Монголии, лишь бы я их не беспокоил.

Я страстно привязался к Стару, Мэрилу ненавидела его за это и ревновала меня к нему. Пять раз, пока я был на работе, она увозила его на юг по Северо-западному шоссе и отпускала в надежде, что пса собьёт машина. И каждый раз Стар благополучно находил дорогу назад, а я узнал об этих проделках Мэрилу только много лет спутся.

И вот однажды он выбежал со двора, и его сбил грузовик. Он погиб на месте.

Водитель отвёз Стара в больницу, но ему уже ничем нельзя было помочь. На ошейнике было моё имя и телефон, ветеринар позвонил мне и рассказал о случившемся.

Сердце моё разбилось, я плакал, плакал и плакал. Потом забрал ошейник.

Может быть, я слишком близко к сердцу принял эту смерть, но вы должны понять, что пёс был моим единственным другом на всём белом свете.

Теперь у меня не осталось никого.

Мэрилу не хотела заниматься мной. Собака умерла. Я был не в силах бороться с пьянством. Жизнь моя разваливалась на куски; что делать, я не знал.

В марте 69-го я ушёл в запой на неделю. В первый же день Мэрилу забрала Тину и уехала к матери.

Её не в чем было винить. По своему тогдашнему состоянию я не терпел никого возле себя. Я был очень болен, практически агонизировал. Я был безнадёжен, но мне нужна была моя безнадёжность, чтобы упасть на дно и с надеждой начать процесс восстановления длиною в жизнь.

Я пил и пил. Когда пойло кончалось, задними дворами, по пояс в снегу, я выползал в ближайший винный магазинчик.

Помню, я видел, как люди сидят на кухнях за ужином или в гостиных, читая вечерние газеты, и размышлял, в чём их секрет. Как они могут жить такой красивой, нормальной жизнью? О, я бы всё отдал, чтобы жить как они, как нормальный человек. Это мечта была недостижима…

Теперь у меня были постоянные видения. Я не мог отличить реальность от миражей, от страшных кошмаров, мучивших меня во время ступора. Если на пути к винному магазину мне слепили глаза огни фар, то я, ошалев от ужаса, бросался прятаться за дерево, за куст, за пожарный гидрант. Фары приближались, и автомобиль превращался в огромного жука с горящими глазами-лазерами. Он вставал на дыбы — «на два колеса» — и двигался всё вперёд и вперёд, сопя, урча и петляя: он искал меня, чтобы раздавить.