Читать книгу - "На кресах всходних - Михаил Попов"

Нет, сказала Эстер, мы не хотим в гетто. Янина не стала долго ее уговаривать, потому что это было бесполезно. Достаточно было упомянуть о Голынке, как она увидела в Эстер страшного врага. Вернее, она почувствовала, что девушка увидела врага в ней. Не просто врага, но еще и предателя. Два с лишним года ты притворялась, что к нам относишься по-доброму, а теперь приходишь и хочешь сделать то же, что сделал твой брат. Ты забыла о своем ненаглядном Вениамине?! И повела себя так же, как в первые дни после ожога.

Эстер отправилась скрепя сердце к пани Лучковской. Ответ тот же. И разговор опять короткий. В обсуждение деталей — насколько опаснее остаться, чем ехать в Голынку, — Эстер не вступала. Было понятно, что она говорит от имени всех троих, и это тройное мнение придавало ей несгибаемую силу, перед которой слова Янины и экономки вяли, скукоживались, обнаруживали свое позорное ничтожество. Не желая переводить разговор в реальный, практический план, стоя в позе обиженной невинности, Эстер приводила обеих женщин в отчаяние.

Все же пани Лучковская на следующее утро отдала приказ Хаврону запрячь Жужку и поставить с телегой перед воротами, а сама взялась собирать и увязывать в простыни вещи этих троих. К себе в комнату они ее не пустили, поэтому она опустошала свои шкафы и брала вещи Янины, которая не возражала. Два белых, бесстыдно выглядящих тюка были брошены в телегу.

Эстер и Гедеон сидели на скамейке у стены и безучастно глядели на происходящее. Сара стояла рядом, старшая сестра обнимала ее выше талии. Хаврон ходил вокруг экипажа, потрагивал упряжь, покуривал, отчего один глаз у него был со стороны папироски прищурен, а может, он просто усмехался. Пани Лучковская очень нервничала. Она не смотрела на троицу и делала суровый, непреклонный вид, но внутри ее трясло, она не представляла, как будет к вещам присоединять детей. Они явно не собираются этого делать самостоятельно. Янина стояла на крыльце дома. Она помогала увязывать вещи, но дальше как бы то ни было участвовать в этом деле ей не хотелось. Она бы с удовольствием ушла, но это было бы предательством по отношению к доброй экономке.

Дед Хаврон вдруг остановил свое описывание кругов вокруг телеги и пошел к воротам. Услыхал что-то оттуда. Янина в тот же момент поняла, что и до ее слуха долетает неопределенный шум, движущийся с той стороны за оградой. В то же мгновение она поняла, что дети тоже его слышат, и поняла, что это такое. Только она не знала слова, каким бы это обозначить. Слова не понадобилось. Хаврон спешно отступил к косяку воротной рамы, и в образовавшемся широком проеме быстро накопилась группа мужчин. Посередине и впереди стоял сам Франтишек Апанель. Он был бы красивый мужик, если бы так не раздобрел. Чуть одутловатый, толстоногий, с пухлыми красными губами и очень белым лицом, к тому же бледным от решимости.

На секунду-другую все остановилось. Сидевшие сидели, стоявшие стояли. Двигался только дымок из папироски Хаврона. Нарушил равновесие тот, кому и было положено.

— А-а! — закричал Апанель, показывая толстым пальцем на телегу, на тюки в ней. Он понял, что значат эти приготовления. И это его обрадовало. В глубине души он тоже хотел, чтобы все кончилось простой отправкой этой троицы в Голынку. Все просто и аккуратно. Дело закрыто. Кроме того, приятно было узнать, что и остальные из здесь присутствующих думают сходно с ним: евреям нужно ехать в еврейское гетто. Это усиливало степень его правоты.

Он решительно шагнул внутрь двора. За ним шли трое, за тремя — еще человек восемь. Все одинаково молчаливые, и от этого особенно тревожащие. Лучше бы они кричали что-нибудь обыкновенно оскорбительное.

Апанель скользнул взглядом по Янине, он ее хорошо знал — сколько раз сталкивались на базаре, Эстер и Гедеон никто туда не отправлял, чтобы не раздражать народ. Даже при живом Волотовском. Под его взглядом пани Лучковская почувствовала слабость в ногах и схватилась одной рукой за сердце, другой за телегу.

— А-а! — опять, но уже совсем с другой интонацией произнес Апанель.

Его свита тоже разразилась какими-то звуками. Все они хотели сказать одно: вот вы где!

Сара села на краешек скамейки рядом с сестрой.

Пан Франтишек сделал недвусмысленный жест рукой, ткнул пальцем в сидящих, а потом показал на телегу. Немедленно выполнять! Раз уж так, то пусть так: отпускаем вас, катитесь, все готово!

Трудно сказать, почему Эстер и Гедеон не подчинились. Они остались сидеть в абсолютной неподвижности, как будто выполняли давно и детально продуманный план.

Дед Хаврон хмыкнул.

Апанель остолбенел. Такого продолжения он не ждал. Нет, он был готов и к жестким действиям, но нельзя сказать, что он любил именно расправу, — ему хотелось просто порядка, как он его себе представлял. И если бы порядок образовался сам собой и эти трое ехали вместе с двумя тюками, он бы ограничился проклятиями в их адрес.

Теперь же надо было что-то делать. Но положение было не таким уж плохим. Было понятно, что делать. Наличие снаряженной телеги все упрощало. Апанель, не торопясь, чтобы выглядеть страшнее, направился к скамейке. Безошибочно выбрал самую сильную часть этой протестной композиции — Эстер. Медленно, как ленивец, о котором он ничего не мог знать, вытянул руку, палец его точно уперся в лоб девушки. Он не остановился и нажал на этот палец, так что под этим напором голова Эстер отклонилась назад.

— Вста-авай!

Так он сделал раза три, расшатывая ее, как молочный зуб. После третьего качка Эстер действительно стала приподниматься, а потом вдруг молниеносно укусила толстый палец — как-то сбоку, за сустав.

— А-а! — отскочил Апанель. Размышлял какие-то мгновения, но что тут было размышлять. Теперь не предпринять чего-то существенного уже было нельзя. Он спрятал раненую руку под мышку. Потом достал. Укус, видимо, был поверхностный. Он пару раз взмахнул, охлаждая рану, а потом схватил левой рукой Эстер за волосы — а там было за что схватить, — рванул на себя, она рухнула на колени, и он потащил ее к телеге. Она извивалась, вцепившись обеими руками в рукав Апанеля.

Гедеон рванулся было, но его взяли двое за руки, как-то очень споро развернули и шарахнули лицом в каменный забор. Эстер досталось сапогом.

Пани Лучковская села на землю с открытым ртом. Хаврон поводил головой, как и его лошадь. Сара рванулась через двор к дому, вцепилась в юбку Янины. Та единственно, на что была способна, — это запихнуть ребенка себе за спину, хотя было понятно, чего стоила эта защита.

Молодые люди явились на этот праздник не с пустыми руками, у нескольких появились в руках небольшие ломики, которыми биндюжники закручивают узлы на упряжи, и понадобилась всего пара решительных движений, чтобы кончить дело.

Эстер лежала у телеги, рядом с сидящей экономкой. Гедеон у стены располагался в странной позе, как будто хотел заглянуть под нее.

Апанель медленно развернулся. Ему явно было как-то не по себе. Но он старался держать себя в руках. Дело есть дело. Остальные тоже остановились, работа кончилась, теперь надо было решать — что дальше. Ну надо же довести начатое до конца. Апанель медленно двинулся к крыльцу с окаменевшей Яниной. Были видны руки девочки, держащейся сзади за полы юбки. Апанель встал перед Яниной, потирая пухлые ладони и облизывая еще более пухлые губы. Чем бы это закончилось, неизвестно, но в проеме ворот появился младший Тыщ и резко, негромко свистнул. Весь двор ожил. Сбиваясь в гурьбу, команда Апанеля рванула вон.