Читать книгу - "Чужая луна - Игорь Болгарин"

Два дня они провели на маяке, ожидая, когда Атанас и Коста приведут после урагана в порядок шхуну.

Как и было условлено еще в Одессе с Деремешко, болгары собирались доставить Елизавету Михайловну с сыном поближе к Константинополю. Это вполне укладывалось в новый план Кольцова и Красильникова.

Никиту Колесника Красильников решил больше не задерживать возле себя на маяке и отпустил домой.

Никита с грустью расставался с Семеном Алексеевичем. Он настолько привык к нему, что считал его едва ли не членом семьи.

— Энто ж како получаица, Семен Лексеич? Больше, поди, никада не свидимся? — печально спросил он.

— Отчего же! Я не приеду, вы — к нам, — сказал Красильников. — Я так думаю, хватит вам чужую землю обсевать, своей на Дону много. Царя в России больше нет, так что заветы Игната Некрасова не порушите.

— Думали мы про энто, Лексеич. Крепко думали. Отец Иоанн с амвона сказал: «Горький хлеб на чужбине, сладкий токмо на Родине». Есть, которы не супротив. Бабы плачуть: родны могилы осиротим. А есць, которы по другому думають: живем, хлеб жуем, не тужим. Пошто от хорошего лучшее искать? Такой клубок в голове, без помочи не распутаешь. Чутка прошла: скоро в Рассее новый царь появица. Вроде бы турчаны на рассейский престол Кутеп Пашу хотять посадить, — степенно сказал Никита.

— Не посадят, — возразил Красильников. — Прошло, Никита, время царей. Теперь народ российский сам собою будет править.

— Не получица. Рассейский народ — простак. Ему умного в цари подавай. Придет фармазон: ноги колесиком, головка тыковкой, щеки надует, глаза вылупит. Я, скажет, самый умный. Я усе звезды до одной на небе пересчитав. И шо ты думаешь? Поверят. И в цари выберут. Вспомним мы тогда Игнашку Некрасова, да поздно будет.

— Мы теперь учены, — сказал Красильников. — Кого зря не выберем.

— Ну-ну! Мы покаместь тут ишшо малость поживем. Поглядим, шо у вас из энтого получица… Ленин, сказывал ты, у вас. Он не из царей?

— Мужик.

— От и поглядим. Получица у вас чо без царя — возвернемся. В ноги упадем. Примить нас, убогих, в свое коммунистическо государствие!

Кольцов, в полуха слушая этот забавный разговор, написал Андрею Лагоде записку. Велел ему при малейшей возможности бежать из Галлиполи. Для начала с помощью Никиты Колесника — в Болгарию. Там свои люди помогут вернуться домой.

Он попросил Никиту доставить Андрея в Калиакру и сдать его с рук на руки Атанасу и Косте.

А через два дня они вышли в море. Экипаж фелюги оставался прежним.

Ленька всю ночь не смыкал глаз, и ему время от времени доверяли постоять у штурвала. К утру ему даже присвоили звание подвахтенного.

Солнце еще только поджигало восток, как их фелюга мягко коснулась берега. Справа, за спиной у них, был маленький поселок Мидие, слева был хорошо виден входной Босфорский маяк. До дороги, ведущей в Константинополь, было меньше версты, до Константинополя восемь верст.

Поначалу они шли по дороге рядом с морем. От него его загораживали песчаные барханы, поросшие высокой травой. До них доносился только успокаивающий шум прибоя.

Уже совсем рассвело, но дорога по-прежнему была пуста: ни пешего, ни конного, ни встречного, ни попутного. Миновали какой-то жилой барак, огороженный ажурным забором, но и здесь во дворе не было ни души.

— Ничего не понимаю, — удивился наконец Кольцов. — Вымерли, что ли?

— Пятница, — коротко ответил Красильников.

Лишь когда они вышли на более широкую, пыльную наезженную дорогу, увидели первого человека. Он катил им навстречу тележку с клеткой, в которой, важно нахохлившись, куда-то ехали два пестрых петуха. Видимо, они были бойцовые и направлялись куда-то на петушиную «корриду».

Потом их нагнала пароконная повозка. Проезжая мимо них, возчик попридержал коней, что-то спросил. И тут, удивительное дело, в разговор с турком вступил Красильников. И затем сказал своим спутникам:

— Садитесь, до города подвезет.

Все стали усаживаться, моститься. Леню возчик пригласил к себе на облучок и, подмигнув, дал в руки кнут. Когда тронулись, возчик неожиданно спросил:

— Рюс?

И снова возчику что-то ответил Красильников. Ему — возчик. И оба засмеялись.

— Семен, почему ты так долго это скрывал? — спросил Кольцов.

— Что «это»?

— Ну, что ты говоришь по-турецки.

— Ты просто никогда меня не слушал, — ответил Красильников. — Во-первых, не по-турецки, а по-татарски. И то — с костылями. Ты, наверно, забыл, где я родился и вырос.

— Помню. В Донузлаве. Это где-то возле Евпатории.

— Донузлав — татарский аул. Так скажи мне, с кем я там мог дружить? Конечно, с татарчатами. Вот и вспомнил кое-какие слова.

— Ну, и что ты у него выяснил?

— Ничего. Я спросил, не атеист ли он, почему в пятницу работает? Он ответил, что его лошади — не мусульмане и по пятницам тоже хотят есть.

Пустырь кончился и с двух сторон дороги потянулся нищий пригород. Бедные хибары с плоскими крышами, сколоченные из фанеры, досок, жести и картона, с маленькими подслеповатыми оконцами — они кучно жались друг к другу, словно пытались упрятать от чужих глаз свою нищету.

В ближних пригородах дома были богаче, нередко — двухэтажные, обнесенные высокими заборами. Эти тоже прятали, но… свой достаток от чужих завистливых глаз.

Город встретил их оживленными улицами.

Возница съехал на обочину, что-то сказал Красильникову. Тот обернулся к своим попутчикам:

— Эфенди говорит, что до этого места он вез нас бесплатно. Но не может повезти нас бесплатно туда, куда нам надо. Говорит, что дорого с нас не возьмет.

— Кони и в пятницу хотят кушать, — улыбнулся Кольцов. — Пусть везет. Нам нужно на Гранд рю-де-Пера. Точнее даже: Пера-Палас.

— Пера-Палас? Карашо, — выказал возчик свое знание русского языка.

Повозка снова тронулась и уже через квартал втиснулась в густой поток различного транспорта, движущегося по «старому» мосту с европейской части города через залив Золотой Рог в район Галаты. Пропускная способность у этого моста была небольшая, поэтому неподалеку построили еще один мост, который справедливо назвали «новым». Несмотря на эти два моста переезд из одной части города в другой был весьма затруднен. Пешеходы, телеги, кабриолеты, фуры, автомобили стекались сюда, к мосту, с нескольких улиц. Резкие гудки автомобильных клаксонов, ржанье лошадей, ругань идущих по мосту рабочих, топот ног — вся эта какофония звуков сливалась на мосту в один протяжный раздражающий гул, обрывающийся внезапно, едва кончался мост. Здесь этот единый живой поток распадался на свои составные части и растекался по улицам Галаты.

Если район Галаты был деловым и строгим, то примыкающий к нему Пера — константинопольский дэнди, аристократ. Он блистал фешенебельными домами, зазывными вывесками отелей, зеркальными рекламами дорогих автомобилей и бесконечным количеством крохотных цветочных магазинчиков.