Читать книгу - "На "Ишаках" и "МиГах"! 16-й гвардейский в начале войны - Викентий Карпович"

В 1919–1920 годах на территорию Белоруссии вторглись польские войска, и снова многие районы Белоруссии, в том числе Колодищи, были оккупированы белополяками, которые нанесли большой ущерб хозяйству, так же как и немецкая оккупация. В Колодищах была разрушена узкоколейная железная дорога, угнано много скота и железнодорожных вагонов, полностью сожжен лесопильный завод, разорены многие крестьянские хозяйства.

К этому времени мне исполнилось шесть лет, и у меня осталось в памяти много моментов оккупации белополяками наших мест. Возле станции, на запасном пути, стоял товарный железнодорожный эшелон, куда грузили награбленный скот и отобранное у населения добро. Возле эшелона горели костры, солдаты варили мясо, раздавались пьяные голоса.

Отец был нетрудоспособен, тяжело болел и чаще всего лежал в чулане, мать управлялась сама, благо своего личного хозяйства не было — оно еще было не разделено между двумя братьями, находясь в общем пользовании. В 1920 году после продолжительной болезни отец умер, мать осталась вдовой с тремя детьми.

В июле 1920 года Красная Армия перешла в наступление и очистила от поляков территорию Белоруссии, где вновь установилась советская власть.

Пожалуй, с этого момента, после смерти отца и освобождения от белополяков, и началась моя трудовая биография, связанная с выполнением различного рода работ в семейном хозяйстве. Начался его раздел, мать получила свою часть. Обжитая дедовская усадьба осталась за младшим братом, а матери пришлось переселиться на другой участок, где, кроме одиночного деревянного домика, больше ничего не было. А что значит для вдовы с тремя малолетними детьми обживать новое место, создавать заново хозяйство, заниматься стройкой и сельскими работами? Вот и пришлось хватить горя и невзгод как матери, так и нам, детям. Сколько было пролито слез — осталось тайной моей матери. Бедность и нищета были попутчиками нашей жизни, нашей семьи. Только благодаря бескорыстной помощи сестры матери, по стечению обстоятельств тоже оставшейся вдовой, удалось преодолеть все невзгоды и трудности.

Мне пришлось с малых лет познать, что такое труд, быть посильным работником в семье: пахать, косить, сеять и убирать, молотить, копать картошку, грузить мешки.

У меня было желание учиться, но с началом учебы мне не повезло. В начале двадцатых годов на нашем хуторе школы как таковой не было. Занятия проводились по квартирам учеников: сегодня в одном доме, завтра — в другом, а где-то в середине года занятия вообще прекратились: уехал учитель, и год, можно сказать, пропал.

Затем мать определила меня в соседнюю деревню, километров за двадцать от нашего хутора, к своей младшей сестре, где приходилось больше работать, чем учиться. Но и здесь учеба была прервана по причине трагического случая: учительница получила тяжелое огнестрельное ранение, была отправлена в больницу. Другого учителя не было, и школа была закрыта, а мне пришлось возвращаться к родному очагу. Был потерян и этот учебный год.

На следующий год в нашем поселке открылась начальная школа — в бывшем помещичьем доме, где до этого размещалась амбулатория. Это был деревянный одноэтажный дом, состоящий из двух половин, посреди которых была довольно большая квадратная прихожая, она же одновременно служила и раздевалкой. В правой, значительно большей части половины дома находились две смежные большие комнаты — классы, в которых одновременно, в одну смену, занимались две группы — два класса и во вторую смену — еще два класса. Левая половина дома была отведена под квартиры учителей и состояла из двух небольших комнат и кухни.

Своей первой учительницей я считаю Елену Степановну, у которой я получил первоначальное обучение, учился с первого по четвертый класс. Елена Степановна уделяла ученикам очень много внимания, вкладывала в воспитательный и учебный процесс всю свою душу, скрупулезно занималась со всеми вместе и с каждым в отдельности. Это был удивительно трудолюбивый и преданный своему делу человек; она не считалась ни со временем, ни с трудностями. А трудностей было немало: отсутствовали элементарные условия для занятий, классы не были оборудованы, не было наглядных и учебных пособий, не хватало учебников. Классные группы, как правило, были переполнены, зимой в классах было холодно, дров для отопления не хватало.

Читали по одному букварю, задачи решали всей группой у классной доски, писали диктанты, учили стихотворения и таблицу умножения, а кто не выучил на дому, оставался после занятий и доучивал в классе, но такая «методика» практиковалась только вторым молодым учителем.

Как мне думается, сейчас и климат значительно изменился. В то время, мне казалось, зима была более суровой — морозной, снежной и холодной. В холодные, морозные дни мы приходили в школу и особенно ощущали бедственное положение. Дров очень часто не было, а если были, то непиленые и неколотые, в этом случае мы принимались за дело. В классах в такую стужу не топилось, все и везде покрыто льдом. Учеников приходило немного, в классах заниматься было невозможно. Иногда занятия отменялись, но чаще Елена Степановна приглашала нас в свою комнату, где посредине стояла железная печка-«буржуйка», как называли ее у нас. Мы собирали дрова, затапливали «буржуйку», и комната наполнялась теплом. Рассаживались вокруг печки, и начинались занятия. В перерывах наша учительница на «буржуйке» пекла ржаные лепешки и угощала нас — ох, какие же они были вкусные!

В 1929 году, в конце учебного года, мы держали экзамены за четвертый класс: решали письменные задачи по математике, писали сочинение по русскому языку, отвечали при устных опросах. Все было обставлено солидно, и мы чувствовали важность момента.

Позади остались четыре года первоначального обучения. Прощались со школой, со школьными товарищами. Все эти годы за одной партой мне пришлось провести с Мишей Колосовским, с ним вместе мы учили уроки, читали букварь и «Родную речь», решали задачи, писали диктанты и сочинения. Приходилось и так, что вместе оставались в школе «без обеда». Теперь мы с добрыми, дружескими чувствами расставались, нам предстояло каждому прокладывать свой путь в жизни.

Встал вопрос о дальнейшей моей учебе. На помощь пришла Елена Степановна, между матерью и учительницей произошел примерно такой разговор:

— Ну, что решили делать, Николаевна, — спросила Елена Степановна, — будете учить свое дите или оставите неучем?

Мать молчала, она не решалась что-либо сказать. Думала. Потом заговорила:

— Не знаю, что и сказать и как лучше поступить. Работать некому — одна осталась.

— Это верно, — подтверждает Елена Степановна. — Однако нужно подумать и о его будущей жизни. Я уже разговаривала с заведующим школой, он согласен принять и второго вашего сына. Понятно, что вам тяжело, но как-нибудь перебьетесь, а там незаметно время пройдет и сын закончит семилетку.

— Пусть будет так, — наконец согласилась мать. — Если я неграмотная, то пусть хоть дети учатся. Свет не без добрых людей, попрошу сестру — поможет, пусть Витя едет учиться…

Так была решена моя судьба. Мне была предоставлена возможность учиться в двух десятках километров — в столице, без отрыва от семьи. Потом, многие годы спустя, когда ее дите станет взрослым, она, мать, все равно не прекратит своих забот и беспокойств. Думы о благе своего ребенка не покинут ее. Какая же мать не пойдет навстречу своему ребенку, какая мать устоит от соблазна видеть свое дитя счастливым? Очевидно, таких матерей на свете не бывает…