Читать книгу - "Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ - Михаил Толкач"

Глядят разведчики – проселочная торная дорога. Зимник, надо полагать. Клепиков остановил группу:

– Понаблюдаем!

Залегли. Ждут удобной минуты, чтобы проскочить на ту сторону. Виднеются крутые бугры с кустами – берег Поломети. Тишина прямо-таки очаровательная. А пот ручьями заливает глаза.

– Слышите, машина! – Командир отделения насторожился.

Издали рокот мотора. Вкрадчивый, мягкий. На белом фоне увидели на изгибе проселка легковушку. Переваливается в наметах. Ждут, нет ли сопровождения?.. Нет! Одна машина. Видно, припоздала вернуться в село засветло.

– Давайте остановим! – предложил Кочуров.

– Не было такой команды! – отвечает Клепиков. А самому, заметно, хочется попробовать. Ведь это первая в жизни легковушка фашистов, увиденная ребятами в тылу.

Накоротке обменялись словами – согласны! Подползли к самой обочине. Машина вывернулась из-за поворота. Трое выскочили на дорогу. Винтовки поперек:

– Стой!

Десантники были все в белых балахонах – разберись, свои или не свои. Темнота довольно густая. Да и немцы чувствовали себя в этих малохоженых местах полными хозяевами, надеясь, что окружение случайное и придет выручка извне. А генералы Гитлера считали демянскую группировку пистолетом, нацеленным в сердце России. И эти, которые в легковушке, не ожидали, вероятно, встречи с советскими лыжниками.

Глеб Клепиков, член ротной комсомольской организации, сильный парень, рывком распахнул дверцу. Десантники нацелили автоматы и винтовку – пикни только!..

Сидит пожилой военный, кутается в воротник, спина горбится. Лицо едва различимо. Все еще не понимает случившегося. А шофер лепечет какие-то слова, держа руки над головой.

Иван Кочуров обыскивает пассажира. Другие отбирают «шмайссер» водителя. Пожилой сам сунул в руки Клепикова карманный пистолет, потом серебряный портсигар, зажигалку, часы золотые… И просительным голосом говорит что-то по-своему. Ребята поняли его: отпустите, мол, с миром!..

Командир отделения сорвал с пассажира погоны, постоял в раздумье – решение принимал. Нападать на немцев не входило в его задание. Поднимать стрельбу – не в интересах разведки. Да и проку-то – старикашка невзрачный!.. Вернул Глеб Клепиков портсигар, часы, зажигалку. Махнул рукой: валяйте, дескать, поскорее, пока мы добрые!.. Машина сорвалась с места – снегом обдало, как пылью.

Десантники хохотали от души: во дает стрекача! Потом рассматривали немецкий автомат. Он достался командиру.

– Зажигалка толковая! – с сожалением заметил Кочуров.

– Ты что! Немец подумал бы: купил жизнь! – Комсомолец Клепиков свирепо глянул на разведчика. – Десантники не продаются!

Ничего не скажешь: правильно! Каждый согласился с мнением Клепикова.

Разведали пути к лесной деревушке, русла Поломети и Чернорученки проследили. Запомнили ориентиры…»

«Возвращаемся веселые – удача оказалась нам по плечу, – вспоминает Иван Александрович. – У командира за плечом трофейный «шмайссер», в кармане – погоны. Думаю, ожидал он похвалы от самого Малеева, строгого капитана, нашего командира роты. Не очень-то он рассердится: оружие несем, погон не простой, а какой-то серебристый, свитый из проволочек.

Пошел Глеб докладывать результаты разведки, а мы – по своим шалашам. На сердце довольство от удачи.

Позднее Клепиков рассказал нам ход событий. Его выслушал младший лейтенант Бабиков и брови светлые прихмурил: «Покажите на карте, где остановили легковушку!» Сержант ткнул пальцем в зеленый квадрат с темной жилкой проселочной дороги. «Та-а-ак! Что ж, отнесем в особый отдел… капитану Гриншпуну. Там разберутся…»

Командир отделения смекнул: что-то не в масть!.. Шел без прежней прыти и довольства.

В особом отделе бригады слушали молча, забрали все немецкое, а витые погоны понесли командиру бригады Н.Е. Тарасову. «Обождите здесь!»

И у выхода из шалаша сел с автоматом порученец Я.И. Катаев. Приуныл наш командир отделения. Не улыбается и награды уже не ждет. Маракует, как выкрутиться. А его тем временем кличут к самому комбригу. Тот ходит, по своему обыкновению, темнее тучи, рыжеватую бороду мнет. «Генерала упустили, шляпы! Придется расстрелять вас!» И нашего Клепикова – под охрану до решения судьбы. А мы-то не знали оборот дела, гоголем ходим: легковушку поймали, немец молил смиренно о пощаде. Сосунки, одним словом. А тут в шалаш заглянул посыльный: «Пожалуйте, голуби, в особый отдел!»

Прямо скажу, не будь политработников, нашему сержанту не миновать бы вышки. И мы поняли свою оплошку и вредную милосердную слабость. «Немцы не пожалели б вас, попади им в руки». – Комиссар отдельной роты отчитывал нас напористо, как все делал.

– Иван Никанорович, да они, быть может, генерала из Добросли прохлопали! Самого главного немца в котле! – возмущался Малеев. – Может, сам командующий немецким корпусом!

– Учтите, комсомольцы, на войне жалость к добру не приводит. Это – азбука! – вновь продолжал комиссар роты Шеронов. – Здесь середки нет: или – или!.. Пока у противника в руках оружие, он враг!..

– Такая вот она, грамматика войны! – заключил Малеев.

Малеева как сейчас вижу. Роста выше среднего. Белявый. Голос грубый, строгий. Не любил, когда боец держал руки в карманах. «Зашью карманы!» – гремел он, бывало, на всю округу, отчитывая провинившегося. Во время формирования бригады в Зуевке он вел строевую подготовку: лейтенанты, капитаны, майоры – все ходили под его началом по струнке. Он чем-то был схож с комбригом, только чуток помягче. Воевал он, как говорится, дай бог каждому. Был смелый и хладнокровный и умел угадывать замыслы противника. На сложную разведку сам провожал. Если было очень морозно, подавал свою фляжку: «Один глоток для сугрева!» И это действительно согревало, душевность то есть…

И еще не любил он ворчливых и брезгливых. В любом коллективе найдутся занудистые людишки. Были они, разумеется, и среди парашютистов. На первых порах, случалось, увидит такой чистюля волосок в миске, спешит к Малееву: «Чем кормит старшина? Повара, как коты, обленились!»

Павел Федулович, бывало, выслушает со вниманием. Это привычка у него такая, никогда не перебивать человека, даже если тот не прав. Только набычится и обрежет праведника: «А падаль не пробовали есть?»

В тылу немцев туговато случалось с харчишками. Бывало, варим, допустим, конину на сухом спирту. Командир роты кричит: «Братья-славяне, первая ложка за мной!» Насчет славян он у нашего комиссара Мачихина перенял. Первым из котелка отхлебнет. Почмокает, живот погладит: «Кажется, есть можно!» И засмеется. А губы обветрены, приморожены, едва рот раздирает. А мы понимаем его по-своему: вроде пробу снимает, а сам думает о нас – отравления не вышло б!

С той проборки, с той ошибки в тылу глянули мы на себя более строгим глазом. Вроде на ступеньку шагнули выше…»

* * *

Военком Мачихин собрал политработников бригады поговорить о первых днях пребывания в тылу. Докладывали комиссары и политруки: потери, голодовки, обморожения, недоумение по поводу продовольствия… Тон разговора тревожный, озабоченный.