Читать книгу - "Европейское воспитание - Ромен Гари"

Это был каменистый неказистый пригорок, расположенный справа от Бабушки-горбуньи и с любопытством наклонившийся к ней, словно пытаясь разузнать, что она там вяжет многие тысячи лет. Его очертания напоминали профиль веселого, сморщенного человечка, и злые языки среди холмов — где их только нет! — утверждают, будто отношения Бабушки-горбуньи и пана Владислава носят не столь платонический характер, как это принято считать, и что порой майскими ночами расстояние между двумя холмами… хе-хе!

— Как вы можете говорить о смерти? Вы, самый вечно молодой из холмов!

— Хе-хе-хе! — продребезжала польщенная Бабушка-горбунья.

Внезапно ее охватил приступ ужасного кашля, она харкнула пылью, согнав двух ворон, спавших у нее на боку, и последний дуб, росший у нее на вершине, вынужден был вцепиться в нее всеми своими корнями, чтобы не упасть, и с тревогой обратился к холму Тысячи голосов:

— Сестрица-холм, будь так любезна, успокой ее немножко! — взмолился он на языке деревьев, который ничем не отличается от языка холмов. — Мои старые корни держатся на волоске… Я уже не тот, каким был в молодости, когда самые сильные бури Европы приходили померяться силами с моими ветвями и уходили посрамленными!

— Перестаньте, Бабушка-горбунья, — вмешался холм Тысячи голосов, — успокойтесь и продолжайте…

Но тут произошло что-то странное. Безо всякой видимой причины холм Тысячи голосов словно потерял нить своей речи и принялся воодушевленно вопить:

— Ко мне, Россия! Ко мне, Англия! Вперед, на врага! Мы победим!

Наступило минутное замешательство, и холм Тысячи голосов вступил в странный диалог с самим собой.

— Замолчи! — сказал он своим нормальным голосом. — Тихо! Или ты хочешь моей смерти?

— Я не желаю молчать! — тотчас же завопил он истерическим голосом. — Я — голос европейских народов! Вперед, на врага, вперед!

— Да замолчи же ты! Разве ты не видишь, что старые холмы трепещут от страха при одном упоминании о России! Ты хочешь, чтобы они рассыпались в прах?

— Чем скорее, тем лучше! — мгновенно ответил он самому себе чрезвычайно развязным голосом.

— Г… г… га… га…! — в возмущении пролепетал бедный Дедушка, задрожав и окутавшись таким густым облаком пыли, что Сопляк трижды громко чихнул.

— Во имя той силы, что сотворила меня холмом! А… апчхи! — чихнул он опять, задыхаясь от собственной пыли.

— Простите меня, — поспешно сказал холм Тысячи голосов. — Я глубоко сожалею… Мое эхо напилось!

— Было от чего напиться! — тотчас завопило эхо, и повсюду разлился сильный запах перно. — Сегодня утром одна немецкая сволочь заставила меня сто раз повторить: «Heil Hitler!» Я чуть не сдох… Разве это жизнь европейского эха?… У-у-у! — зарыдал он.

— У-у-у! — зарыдал, ко всеобщему удивлению, Крестьянский холм.

Так называли холм среднего роста, заурядной внешности, со сгорбленной спиной, впалым животом, толстой кожей и крепким сложением, который был подозрительно молчалив. Он всегда держался немного в стороне от остальных холмов.

— Вперед, на врага! — прокричало эхо, почувствовав поддержку.

— Вперед, на врага! — робко подхватил Крестьянин. Потом оглянулся вокруг и сгорбил спину. — Прошу у вас прощения! — извинился он.

В былые времена холм Тысячи голосов очень гордился своим эхом. Люди со всей Европы приходили к его подножию, чтобы поговорить с эхом. Мнительные влюбленные шептали: «Она любит тебя!», и эхо неустанно повторяло: «Она любит тебя, она любит тебя!..» Однажды, в приливе нежности, оно даже добавило от себя: «Да что там! Она любит тебя, старина, она тебя обожает!», и перепуганный любовник бросился бежать со всех ног. В другой раз всадник в меховой шапке, проезжая мимо, крикнул ему: «Да здравствует император!» Эхо повторило этот клич, и так холм узнал о том, что родился император. Потом ему нанес визит один человечек в смешной одежде. «Я стану властелином мира!» — прокричал человечек по-немецки и поднял над собой руку. Эхо промолчало. «Я стану властелином мира, — завопил человечек, стукнув ножкой, — я стану властелином мира, я стану…» «…властелином мира, осел!» — взорвалось, наконец, эхо, вне себя от злости. «Кто здесь эхо, в конце концов? Ты или я?» Так эхо подняло знамя восстания. Теперь оно вопило:

— Дрожи, европейская земля! Похорони под собой захватчика! Дуй, ветер…

Верхушки деревьев покачнулись от тяжелого вздоха.

— Я делаю все, что в моих силах, — прошептал ветер. — Я дую так сильно, что у меня посинело лицо. Дай мне еще зиму… Чтобы все прошло успешно, мне нужен мой друг снег!

— Вперед, леса Европы! — взмолилось эхо. — Вперед, на врага, вперед!

— Это будет непросто! — заревели леса. — Ведь наши деревья просят, чтобы им оказали честь, повесив на каждой их ветке по немецкому солдату!

Немного запыхавшись, эхо засопело. Дедушка воспользовался этим и вставил словцо.

— Не слушай, что оно говорит, Сопляк! — приказал он. — Заткни уши. Мы, холмы, позволяем людям самим улаживать свои распри. Проверим лучше, выучил ли ты урок… Начнем с живых языков. Знаешь ли ты урок английского?

— Еще бы! — сказал Сопляк и, не заставляя себя долго упрашивать, начал: We shall fight on the seas and oceans, we shall fight with growing confidence and growing strength in the air…[22]

— Чего-чего? — пролепетал Дедушка, полуживой от страха.

Ему ответило несколько спящих лягушек, подумавших, что он обращается к ним.

— We shall defend our Island, whatever the cost may be, — продолжал Сопляк. — We shall fight on the beaches, we shall… we shall…[23]Гм?

— We shall fight in the fields![24]— горделиво подсказали поля.

— We shall fight in the fields and in the streets, we shall fight in the hills…[25]

— In the hills![26]— почтительно подсказали холмы.

— We shall never surrender.[27]

Наступила короткая пауза. Затем европейское эхо зарыдало — только европейское эхо умеет так горько рыдать — и запело великую песню: