Читать книгу - "«На Москву». Из истории белой борьбы - Владимир Христианович Даватц"

Бизерту русские суда стояли несколько лет под русским Андреевским флагом. Их личный состав, как и на других фронтах нашего изгнания, совершал чудеса долготерпения и рыцарской верности.

Как и на других фронтах, функционировал Морской корпус, где молодежь воспитывалась в духе патриотизма и долга, и, разделенная от армии дальностью расстояния, наша эскадра выявляла трогательное единство чувств и действий. Бережно поддерживались суда, сданные в «долгосрочный ремонт»; производились занятия; отстаивалась свобода и честь людей; охранялись суда от попыток захвата и продажи. Знакомая борьба, как две капли воды похожая повсюду!..

Так же как и везде, благородное поведение русских моряков вызывало удивление и преклонение французских властей; так же, как и везде, эти же власти требовали, под давлением своего правительства, ряда тяжелых уступок, и так же, как и везде, – наступил день, когда официально Русский флот перестал существовать.

И может быть только нигде в других местах мы не встречали благородного французского офицера, который бы, как командующий эскадрой адмирал Эксельманс, предпочел выйти в отставку, чем исполнить приказание – впустить большевистскую комиссию для осмотра русских судов, приготовленных к сдаче.

Русский флот и Русская армия не забывают своих друзей, потому что нельзя забыть того, что пережито.

Флот стоял в состоянии «долговременного хранения». Казалось бы, в этих условиях не было места героическим подвигам. Но нашему флоту выпала великая честь и тут, когда кончились военные действия, покрыть себя неувядаемой славой.

Тогда, когда на рейде Босфора, среди других кораблей с развевающимися флагами, потонула маленькая яхта «Лукулл», под белым Андреевским флагом, дежурный офицер, мичман Сапунов, с изумительным спокойствием отдавал последние приказания и, спасая честь Андреевского флага, не пожелал оставить судна и пошел с ним ко дну…

«Лукулла» не стало. «У древних греков, – писал в „Новом Времени“ А. Ренников, – существовала легенда о плавучем острове Делосе. Яхта „Лукулл“ была для нас именно таким русским Делосом, заменившим нам государство, и эпоха „Лукулла“ впоследствии также станет легендой и потомки наши на материке великой России поймут всю красоту и печаль скитавшейся по чужим морям родной государственности».

Но не только о ней будут помнить русские люди. Они будут помнить о подвиге русского офицера, мичмана Сапунова, перед флотом всего мира показавшего верность своему долгу…

* * *

Что пережил наш флот, загнанный в далекую Бизерту? Можно было бы много и подробно написать об этом. Написать по целой серии докладов доблестных адмиралов Кедрова и Беренса, по газетным заметкам, которые время от времени проникали в печать.

Но мне хочется использовать другой материал, в полном смысле слова «человеческий документ». Нам не так важно, сколько судов стояло в Бизерте, сколько пришло в негодность, сколько было продано нашими «союзниками»: гораздо важнее, что в этих плавучих домах жили люди, так же остро воспринимающие гонения на русский флаг, так же любящие родную эскадру, как и те, кто – отделенные тысячами верст – в Балканских горах отстаивали по силе своего разумения русскую честь.

Передо мной переписка двух братьев[63]. Один был подпоручиком в Сербии. Другой – гардемарином в Бизерте.

Моряку всего 20 лет.

В серии писем – целый калейдоскоп положений и событий. Матрос, юнга, кадет, гардемарин… Крым, эвакуация, Константинополь, Бизерта… И во всех этих письмах, через все эти исписанные листки, тянется красной нитью одно настроение, общее всем нам за все эти годы.

Читаешь эти письма, – и чувствуешь, что то же ощущали мы в Галлиполи, под угрозой французского распыления, в Болгарии, под террором «болгарских зверств», во всей Европе – при равнодушии и враждебности. И эти письма, эти «человеческие документы», ярче всего расскажут о том, что пережил наш флот.

* * *

Вот первое письмо. Форт Джебель-Кебир, 23 мая 1922 г. Молодой мальчик (ему тогда еще не было 19 лет) находит следы своего брата, с которым виделся в последний раз в Симферополе в 1920 г. Письмо полно эпизодами из его жизни за эти два года. Почти захлебываясь, стараясь не опустить мелочей, пишет он, как стал «моряком», как пережил эвакуацию, стоял под карантинным флагом в Константинополе и попал в Бизерту.

…«Все очень интересно. Много нового, ценного, крепкого получил я. Много пришлось увидеть, пережить и перенести тяжелого, но ничто не сломило во мне бодрости духа…»

И вот с бодрым духом поступает юноша в Морской Корпус и начинается упорная работа.

…«Мы страшно заняты и положительно работаем круглые сутки… Лекции 8 часов, рабочий труд самый правильный, масса нарядов по хозяйству, по службе, по роте… По вторникам и четвергам репетиции… И это так хорошо: забываешь наше изгнание, вечно идет энергичная кипучая работа. Я очень доволен. Сыт, одет, о завтрашнем дне не думаю – и учусь, учусь… Мы проходим очень хороший курс учения, подбор преподавателей великолепный, винтовок хватает, и мне так нравится этот русский кипучий муравейник с заветами старины, с традициями, с крепким военным морским духом…»

Учение кончается.

…«Знаешь, как-то жалко расставаться с корпусом, синим воротником и узенькими погонами, хотя, расставшись с ними, мы будем носить козырьки и широкие погоны и будем свободными людьми… Не хочется покидать наше „государство в государстве“, где не услышим ни одного слова не по-русски… Кажется, что, покинув Бизерту, мы покидаем последний клочок русской земли»…

Но время идет.

…«В моей жизни много перемен с тех пор, как я тебе писал. К 1 ноября я кончил корпус, а 19 ноября на традиционном обеде по случаю дня основания Петром Великим Навигацкой школы произведен в корабельные гардемарины.

Всех нас перевели на эскадру, меня назначили на один из наших вооруженных ледоколов… Французское правительство продает наши корабли за долги, таков был договор. Они не могут продать только „Пылкого“, „Дерзкого“, „Беспокойного“, крейсера „Генерал Корнилов“ и линейного корабля „Генерал Алексеев“ – их будут содержать пять лет. Они увели отсюда наши лучшие в мире пловучие мастерские, транспорты „Кронштадт“ и „Добычу“… Взяли „Дон“ и нефтяник „Баку“… Адмирал сказал, что в новом году средства совсем иссякнут, и если кто имеет что в виду, пусть уезжает… Когда „Всадника“ продадут, мена переведут на „Корнилова“, а там может быть на все четыре стороны… Как хотелось бы поехать в Прагу учиться…»

Пробил час. «Всадника» продали. Он на «Корнилове».

…«На крейсере жизнь гораздо лучше. Здесь сохранилось больше порядка, и жизнь идет правильнее и здоровее. До обеда с 8 час. 15 минут до 11 час. 30 мин. – работы по кораблю, починка, приборка, подкраска, палубные работы, а после обеда начинается