Читать книгу - "Под чужим знаменем - Игорь Болгарин"

Ни о чем больше не спрашивая, полковник скрылся в кабинете командующего. Теперь Кольцов обеспокоенно смотрел на закрывшуюся тяжелую дверь…

При появлении Щукина командующий отложил в сторону циркуль и карандаши. На столе была расстелена мелкомасштабная карта района Белгорода, Орла.

– Владимир Зенонович, скажите, вы отдавали распоряжение об освобождении из тюрьмы железнодорожников?

Ковалевский машинально снял пенсне, стал медленно протирать его платком, не сводя глаз со Щукина.

– Видите, Николай Григорьевич! Как вам известно, планируется генеральное наступление. – Назидательная интонация командующего неприятно уколола Щукина. – Естественно, предвидятся большие и срочные переброски войск и военных грузов в район основного ударного направления. А транспортное ведомство уже сейчас – да-да, уже сейчас! – жалуется на нехватку паровозных бригад. Не паровозов, заметьте, а паровозных бригад… Однако чем вы так взволнованы?

– Нет-нет, ничего, – досадуя на себя, сказал Щукин. Закравшиеся было в его душу подозрения командующий рассеял. Очевидно, это была всего-навсего халатность градоначальника. Не больше. Подняв глаза на Ковалевского, Щукин глухо добавил: – Из тюрьмы были выпущены железнодорожники из паровозной бригады сто пятого-бис, те самые, не без помощи которых был убит капитан Осипов. Я, конечно, уже принял меры, но поиски пока не дали никаких результатов…

Оба долго молчали: Ковалевский – удивленно, Щукин – уязвленно.

– Вас преследуют неудачи, полковник, – угрюмо напомнил прежний их разговор Ковалевский.

– Нас, ваше превосходительство! – поправил его Щукин, впадая в обычную непроницаемую угрюмость.

– Какими последствиями это чревато? – спросил Ковалевский, не обращая внимания на плохое настроение Щукина.

– Пока не знаю. Но боюсь, боюсь, что сегодняшний день еще будет иметь продолжение!.. – с какой-то мистической верой произнес полковник.

Ковалевский прошелся по кабинету, торопливо вернулся к столу, склонился над картой, словно спешил заняться привычным, понятным и подвластным ему делом и хотя бы на время уйти от неприятностей с той стороны, которая так плотно была защищена до недавнего времени многоопытным Щукиным. Взяв лупу, командующий стал водить ею над картой. Лупа, похожая на выцветшую луну, покружилась и остановилась над точкой с надписью: «Орел».

– Этот район большевики успели сильно укрепить, – с несвойственной его характеру сухостью сказал он. – Но… если на этом участке фронта мы сумеем неожиданно для красных ввести в бой танки, они во многом решат исход наступления.

– Не слишком ли сильно верите вы, Владимир Зенонович, в эти железные коробки? – усомнился Щукин. – Французы неоднократно применяли их, но значительного эффекта не добились.

– А я верю, Николай Григорьевич! На русского мужика, который и автомобиля толком вблизи не видел, эти железные громады способны навести суеверный страх. Остальное сделают войска!

– Дай-то Бог, дай-то Бог! – наконец решил поддержать командующего полковник.

После этого рука командующего перенесла лупу в район Тулы. Медленно пересекла город в сторону Москвы.

– Задача – гнать красных до Тулы. Тулу взять с ходу. Вы тем временем свяжитесь с Московским центром. Взятие нашими войсками Тулы должно послужить сигналом Центру к вооруженному выступлению и захвату большевистского правительства…

– Не будет вооруженного выступления Центра, Владимир Зенонович! – с расстановкой, выделяя каждое слово, сказал Щукин.

Ковалевский отбросил карандаш, сел в кресло и удивленно посмотрел на сидящего напротив Щукина.

– Что вы сказали? – спросил он, весь подавшись вперед.

– Я сказал, что ничего этого не будет. Ни выступления Центра, ни захвата большевистского правительства, – безжалостно, с горечью повторил Щукин и затем объяснил: – Центр несколько дней назад разгромлен чекистами.

Ковалевский схватился за пенсне, снял его и опять надел.

– Откуда вам это известно?

– Получил почту от Николая Николаевича, – жестко продолжал Щукин, находя утешение в том, что не только его преследуют неудачи.

Ковалевский привалился к спинке кресла и несколько мгновений сидел так с закрытыми глазами. Наконец Ковалевский спросил отчужденно:

– Что еще сообщает Николай Николаевич?

– У них в штабе зачитывали ориентировку за подписью Дзержинского. Он мне переслал ее копию. Подробностей там никаких. Перечисляются лишь арестованные руководители.

Ковалевский монотонным, усталым голосом спросил:

– И кто же?

– Многие из них занимали большие посты в Красной Армии. Миллер, например…

– Василий Александрович? Когда-то я его знал, – сказал Ковалевский.

– Миллер был начальником окружных курсов артиллерии и читал лекции кремлевским курсантам. Последнее время числился военным референтом Троцкого.

Ковалевский озабоченно барабанил по столу пальцами, напряженно о чем-то думая. Щукин затаенно ждал.

– Скажите, а не может в один далеко не прекрасный день такая же печальная участь постигнуть и Николая Николаевича?

– Чека – серьезный противник, – вместо ответа сказал Щукин. – Но Николай Николаевич осторожен и хорошо законспирирован.

– Таких людей надо ценить! – вздохнул командующий. – Нет таких наград, которыми бы можно было по достоинству оценить его вклад… Кстати, вы можете срочно с ним связаться?

– Могу, ваше превосходительство.

Ковалевский снова склонился над картой.

– Смотрите! – пригласил он Щукина. И опять лупа медленно закружилась над темными и четкими линиями железных дорог, над голубыми изгибами рек. – Корпус генерал-лейтенанта Мамонтова громит сейчас большевистские тылы вот здесь, северо-восточнее Воронежа, – продолжал Ковалевский. – Но его берут в кольцо. Над корпусом нависла угроза. Самое время прорываться обратно. Но кто, кроме Николая Николаевича, может указать участок фронта, наиболее удобный для прорыва? – Ковалевский сделал выжидательную паузу и, глядя на начальника контрразведки, сказал: – Кстати, штаб Двенадцатой армии красных недавно переместился вот сюда, в Новозыбков.

Карандаш командующего лег почти плашмя на карту. Острие его упиралось в мало кому известное и странно звучащее название: «Новозыбков».

– Я об этом уже осведомлен, ваше превосходительство, – отозвался Щукин и четко добавил: – Планирую днями отправить туда связного.

* * *

Таня с особым нетерпением ждала новой встречи с Кольцовым. Но шли дни – однообразные, скучные, дни-близнецы, и от давнего чудесного настроения ничего не осталось. Печаль питается печалью, надежда – ожиданием, но ожидание не может длиться бесконечно, ему нужен выход, нужна какая-то определенность… А теперь еще разговор с отцом – резкий, почти до разрыва… Конечно, ей нужно с Павлом Андреевичем объясниться. Он должен ее понять, он такой внимательный и сильный, не похожий ни на кого из офицеров. Ей только необходимо найти для этого нужные слова.