Читать книгу - "Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках - Михаил Одинцов"

— Хорошо. Раз согласен, представлю материал командиру дивизии.

Осипов при словах «представлю материал командиру дивизии» напрягся. По спине потянуло холодом.

— Ты что нахмурился? Сказал «…постараюсь оправдать», а на лице изменения. Как будто передумал, потому как осознал, что на молодой эскадрилье трудно воевать, хлопотно командовать. Не молчи, скажи, в чем дело-то?

— Я думаю, что комдив не утвердит мою кандидатуру, потому что мы с ним стоим на разных позициях в оценке моей службы.

— Вообще-то твоя мысль обоснованна. Это могло бы и случиться, но не получится. Он уже не командует. Ушел на повышение. Когда он отдавал приказ послать на Харьков небольшую группу для оценки результатов удара по аэродрому, то приказал послать именно тебя. Почему, ты должен понять.

— Товарищ командир, нет вопросов. Готов служить, кем прикажут.

— Хорошо! И сразу за работу. Горячие денечки на носу… Завтра утром полетишь в зап за пополнением. Отберешь там сорок экипажей прямо с самолетами. Через день туда прилетит Мельник и проверит твою работу, поможет, где надо. До активных боев новая эскадрилья должна быть по полной форме… Все ли понятно, лейтенант?

— Насчет запа понятно. По новой эскадрилье есть вопрос… Она вся молодая будет или немножко дадите летчиков с боевым опытом?

— Дадим человека три-четыре. А больше не сможем…

— Матвей, — вмешался Русанов, — жизнь покажет, как быть с этой эскадрильей. Комэск ты будешь уже не новый, на второй заход пойдешь.

Уходя с КП, Осипов уже думал об эскадрилье и ее людях, о новых трудностях и возможных решениях, хотя эскадрильи еще и не было.

Повышение по службе для любого командира — это не просто новая должность, но и большие заботы, и даже тревожные мысли. Любая помощь и советы старших «с чего начать, как начать» всего лишь надежды на понятливость их подчиненного. Потому что на каждый совет «что надо» еще нужно, наверное, не менее двух десятков советов «как надо и можно это достичь». Собственная линия поведения и возможная — подчиненных. Сотни вопросов быта и боя. И на них нет готового решения. Советами и указаниями может быть определена только общая линия поведения и основы служебной ответственности. Могут быть рассказаны только принципы. А жизнь?… Жизнь, она ни в какие каноны не помещается, в ней каждый день нов по-своему.

Хаос облачных гор заставлял Осипова все выше и выше поднимать «ил» над землей. Громады облаков, белых, фиолетовых и почти черных, заняли все пространство от самой земли до самолета и лезли выше него в небо. Их кажущаяся неподвижность была обманчива, а скрытая жизнь страшна. Внутри этого возмущенного водяного пара клокотали воздушные вихри. От скрытой энергии ослепительно сверкающие верхушки, выше всех взметнувшиеся вверх, курились вулканическим дымом. Поднимая себя в голубую высь, облака бросали вниз воду, град и метали молнии.

Под самолетом был атмосферный фронт — линия раздела теплого и холодного воздуха. Тепло не хотело сдавать своих позиций без боя. Шла бескомпромиссная борьба слепых сил природы. Их стихийной силе Осипов противопоставил «знания и опыт». Не пробившись вперед под облаками, он решил перейти этот «мирный» фронт верхом. Самолет набрал уже пять тысяч метров, но небесный простор все еще был перегорожен облачными грядами и вершинами. В кабине стало холодно. Холодно ему, но он был не один в полете. В задней кабине находились еще два человека: техник и механик, летевшие ему в помощь для приемки самолетов.

— Петров, как там у нас дела?

— Пока дышим, но не очень шибко. Замерзли, как суслики. Долго еще вверх лезть?

— Нет, выше не пойдем. Бесполезно. Придется обходить эти горушки. Бери карандаш и бумагу. По моей команде будешь записывать время и курсы полета. Без помощника в такой обстановке не справиться одному.

— Давай, я готов.

Взбесившиеся облака хватали самолет за крылья, трясли на сумасшедших ухабах, кидали на него снег и лед, заставляли лететь в глубоких облачных долинах и ущельях, выписывать крутые развороты вокруг горных безымянных великанов. Назад пути не было. Оставалось одно: все вперед и вперед на северо-восток Тряска и болтанка самолета выворачивали душу наизнанку. В разноцветной пелене облаков ему казалось, что он куда-то падает или летит не так, как надо. Безумное солнце металось по небу вокруг «ила», выполняющего развороты то в одну, то в другую сторону.

Механик не выдержал:

— Техник, не заблудится наш командир? Побьемся, поди, если и дальше так будет.

— Не заблудится… Митрохин знает, кого посылать.

…Двадцать минут полета. Не столько разума, сколько юношеской дерзости и настойчивости, понимания, что назад уже возврата нет. Борьба со стихией и собственным сомнением в успехе задуманного.

Разворот: технику — «время и новый курс полета…». Опять разворот — «время, курс». И кажется, что это уже сделано бесконечное число раз.

Наконец смелость была вознаграждена. Горы облаков резко оборвали свое буйство. Их крутые склоны покатились вниз и перешли у далекого своего основания в облачную равнину.

У Матвея вырвался глубокий вздох облегчения. Половина дела была выполнена. Теперь нужно было посчитать, куда занесла их железная птица и, может быть, безрассудство.

Положив «ил» в пологую спираль, Матвей вытащил карту из планшета, развернул ее, как позволяла кабина, достал из-за голенища сапога масштабную линейку и под диктовку Петрова начал считать все самолетные зигзаги.

— Ну что, мерзлые суслики, вроде бы и не так уж плохо получается. Если не напутали, то скоро будем на аэродроме…

Опущенное вниз крыло с разворотом зацепилось за ровную облачную гладь, потом в нее окунулся и весь самолет. Виток спирали в белой неприглядности, и облака превратились в крышу над головой. Под самолетом показалась пестрая земля… Курс на север. Пять минут напряженного ожидания, узнавания пролетаемой местности, семнадцать минут спокойного летного отдыха, и впереди знакомый аэродромный бугор с «орлиным гнездом» зимы сорок первого года.

Вместо положенных ему по плану сорока «ил» пробыл в воздухе восемьдесят трудных и длинных для его экипажа минут.

Весть о прилете с войны командира-орденоносца в считаные минуты разнеслась по запасному полку. «Забирать на фронт будут».

Летчики хлынули к штабу. И когда Осипов вышел из кабинета начальника, дорога ему была перегорожена «плотиной» худощавой юности в форме младших лейтенантов. Настороженные, ждущие и любопытные глаза. Светловолосые и темные, стриженые и с прическами головы. Плечи в погонах с одной голубой дорожкой и маленькой, одинокой, скромной звездочкой. Зелень новой и стираной одежды, сапоги и обмотки…

— Здравствуйте, пилоты… Что собрались?…

В ответ нестройное: «Здравствуйте», «На фронт надо», «Про войну расскажите», «Кого брать будете?», «Много ли нас надо?…».

Пока неслось это «здравствуйте» и накатывались, сталкиваясь друг с другом вопросы, он охватил, сколько мог, взглядом собравшихся, вобрал в себя мозаику выражений, личностей. Но только ночью смог понять то, что он увидел… Перед ним были желание сразиться с врагом, житейская и военная неопытность, человеческая настороженность. Но не было трусости. «Она, возможно, и есть в запе, — подумал он, — но не в этой толпе ожидания». Из стоявших перед ним людей каждый хотел, чтобы выбор пал на него.