Читать книгу - "На Пришибских высотах алая роса - Лиана Мусатова"

Соня, замечая эти взгляды, ревновала. Она понимала, что конкурентка у нее достойная, что Тася красива той благородной красотой, которая бывает у цариц, но она тоже не страшилище. Как только появилась Тася, Костя почти перестал с ней разговаривать и говорить комплименты. Каждую свободную минуту он старался оказаться возле Таси. Пока не было Таси, они часто по вечерам сидели рядышком и разговаривали. Эти минуты для нее были самыми счастливыми в жизни. Она даже сама себе удивлялась, как подрагивание ноздрей, рисунок губ, манера их складывать над тяжелым мужественным подбородком, может вызывать такой восторг, такой трепет, что в животе поднималась стая бабочек и щекотала его изнутри, вызывая томление. Потом бабочки поднимались вверх к горлу, и перекрывали дыхание. Но разве могла она ему сказать об этом?! С появлением Табаченко, у нее пропал аппетит, она почти перестала спать. Однажды увидела, как Тася пошла в конец траншеи, туда, где она разветвлениями уходила вглубь степи. Через несколько минут в том же направлении пошел Костя. Они вернулись перед рассветом. Соню бил озноб, и было такое гадкое ощущение, которое она никогда еще не испытывала. Она не знала, что это такое, но ей не хотелось никого и ничего видеть и слышать. Ей не хотелось жить. «Почему с ней? Почему именно с ней? – без конца повторяла Соня. – Она только появилась, и он уже в нее влюбился. А мы ведь с самого Донбасса вместе воюем, а он ни разу даже не поцеловал меня по-настоящему». Какое же бесцветное небо и даже звезды, потеряв яркость свечения, бледнеют. Так же бледнеет ее счастье, и жизнь становится бесцветной, как этот серый туман, обремененный тяжелыми дождевыми тучами, лежащими почти на бруствере. Ну, почему ей так не везет? То папа – немец, то любовь безответная, да еще и штрафная рота в придачу! А ведь как все хорошо начиналось, и она вспомнила довоенное время, детство, школу, победу на конкурсе. Мечтала быть певицей, блистать на сцене! Сколько помнила себя, всегда в мечтах была на сцене в красивых длинных платьях, в ярких потоках света, утопающая в шквале оваций. У нее был красивый голос с необычными переливами, и учителя ей пророчили большое будущее. Только в мечтах! А она шагнула из своей мечты, со сцены прямо в окопы, в пулеметные гнезда, в даль и ширь степей. Она посмотрела на часы. Шагать ей можно было десять минут. Только бы она не пропустила отведенное время, а то назад бежать придется, чтобы уложиться. Но до срока оставалось еще три минуты, и, пройдя вперед, через три минуты, повернула назад. Она отметила в памяти последнюю развилку. Предвкушала, что докладывая, сможет подойти к Косте ближе и заглянуть ему в глаза. Какое же это счастье – посмотреть глаза в глаза! Назад она не шла, а летела в ожидании сладких минут, когда они встретятся взглядами.

– Товарищ командир, разрешите доложить!

– Докладывайте, рядовая Кирилюк.

– Траншея, по которой я шла вперед десять минут имеет несколько ответвлений…

Костя, удивленный преображением Сони, почти не слышал, что она говорит. Перед ним стояла не смешливая, коммуникабельная Сонечка с пунцовыми щечками, а влюбленная женщина. Об этом кричали ее глаза, вздрагивающая верхняя губа и подернутые матовой белизной щеки. Неистовая страсть клокотала внутри ее, как разбушевавшаяся стихия. Костя опасался, что она не сможет с ней справиться, и что тогда? Ему сейчас только конфликтов не хватало. Но, окончив доклад, Соня отступила на шаг, но глаз не отвела. Надо сказать, что и Костя все это время, пока она докладывала, смотрел в ее глаза. Не смотреть было просто не возможно. Как будто бы его взгляд притягивала какая то магическая сила. В эти минуты он понял, что она решилась на этот отчаянный шаг, потому что любит его и понимает, как безнадежна и безответна ее любовь. Он был просто ошеломлен новостью, ведь он ее принимал, как младшую сестренку. А «сестренка» выросла в страстную любящую женщину, способную постоять за свои чувства. Чтобы окружающим не было заметно его смятение, он отозвал Аду в сторону – на совет. Набрасывая на земле план траншей, размышлял, куда же им идти дальше, хотя еще не очень-то хорошо соображал после «признания» Сони.

– А ты что, не знал, что она в тебя влюблена?

Костя смутился, поняв, что для других это не было новостью:

– Нет.

– А я давно это заметила. Еще в Донбассе. Я даже думала, что у вас обоюдные чувства. Вы ведь и в разведку вместе ходили, и дзот брать.

– Да, осел я. Виноват перед девчонкой.

– Не вини себя. Я тоже люблю безответно. И он тоже вроде бы знаки внимания оказывал, но в любви не признался. Хотя я чувствовала, что были у него ко мне чувства, но он держал меня на расстоянии. Сам не признался и мне не позволил, сохраняя между нами дистанцию.

Посовещавшись, они решили пойти по траншее, которая вела по направлению к дзоту. Все поняли, что произошло во время доклада Сони. Над группой нависла тяжелая тишина, но никто не отважился заговорить первым, да и не знал, с чего начать, что можно сказать в таком случае. Было неудобно и за Соню, которая выбрала для объяснения в любви совсем неподходящее место и время, и необычно было видеть растерявшегося командира, для которого это было явной неожиданностью. Хотя, если посмотреть с другой стороны, ее можно понять: ведь она знает, что у нее не будет другого времени и места. Было неудобно и за командира, который стоял в ступоре, словно его кипятком облили, и не сказал ей в ответ даже ни одного слова, а, наоборот, поспешил ретироваться с Адой. Всем было жалко Соню, и эта противная тишина вызывала напряжение, совершенно неуместное в том положении, в котором они находились сейчас. Его необходимо было разрядить.

– Аня, а у тебя там случайно спиртика нет, не припасла для обработки ран? – спросила Ада.

– Йод есть! Устроит?

– Йод смелости не прибавит, а она нам ух! как нужна сейчас.

– Сами прибавим, – отозвалась Люся, – злостью и ненавистью, как увидим фашиста, откуда и сила появится.

Это замечание вернуло всех к жестокой действительности. Какие там любовные дуэты? Сейчас автоматами будем в любви объясняться, в любви к Родине и ненависти к врагу. Так теперь думал каждый из них, и Ада радовалась, что вернула подруг на землю. Когда огонь боя достигает бешеной силы и земля содрогается от взрывов бомб и разрывов снарядов, даже трус становится смельчаком. И суть здесь не в самой силе физической, а в силе духовной, в правоте народной. Слабые становятся сильными, когда сражаются за правду и свободу. В круговерти смертельных боев, когда дым пожарищ закрывал солнце, солдаты верили в солнечное будущее Родины и становились сильнее от этой веры, а сильные духом всегда должны идти первыми.

Десять минут еще можно идти спокойно. Здесь прошла Соня, никого не встретив, а что будет дальше, неизвестно. Хотя на войне и на это рассчитывать не приходится. Каждая минута, да, что там минута, мгновение таит в себе неожиданность. Десять минут назад не было, а сейчас могут появиться.

Для Ани превыше всего был долг и чувство ответственности перед Родиной, безграничная преданность ей, как и всем комсомолкам страны. Никакие трудности обстановки не являлись препятствием для выполнения воинского долга на поле боя. Она была отважной девушкой и попросилась с подругами в штурмовую группу, понимая, что им тоже будет необходима медицинская помощь. Она всегда, в самые тяжелые минуты боя была среди бойцов и своим бесстрашием воодушевляла их. Десятки раненых выносила с поля боя, и каждый солдат знал, что в случае ранения не останется без помощи один на один со своей бедой, что Аня обязательно придет на помощь.