Читать книгу - "Сыграй еще раз, Сэм - Майкл Уолш"

С той самой минуты они были практически неразлучны. Виктор влюбился не только в ее красоту, но и в ее ум и силу; он увидел в ней соратника для своего великого похода. Для Ильзы же Ласло открыл прекрасный мир знаний, мыслей и идеалов, и она преклонялась перед Виктором, обожала его, считала, что любит его. Вдвоем они напряженно работали — не ради себя, а ради всех порабощенных европейских народов.

Покоренная его беззаветным служением, в июне 1939-го Ильза Лунд втайне вышла за Виктора Ласло. Об этом браке не знали даже самые близкие друзья.

В июле, несмотря на ее протесты, Виктор вернулся на родину, чтобы продолжить сражение с врагом. Ильза говорила, что это слишком опасно, однако Ласло не поддавался:

— Мне надо ехать, Ильза. Как могу я просить других делать то, чего не делаю сам?

Но гестапо уже поджидало его в Праге; через несколько дней после приезда его арестовали и отправили в Маутхаузен — концлагерь на территории оккупированной Австрии. Вскоре разнеслась весть, что Виктор умер — застрелен при попытке к бегству.

Ильза впала в тоску. Одно время собиралась вернуться в Осло, но передумала. Виктор хотел бы, чтобы она осталась и продолжила работу. Кроме того, краткий опыт Подполья привил ей вкус к играм, в которые играют мужчины, и ей это нравилось. Даже когда стало невозможно игнорировать слухи о войне, когда от гитлеровского бряцания оружием задрожала земля от Варшавы до Парижа, Ильза оставалась во Франции. И когда в сентябре 1939-го вермахт вошел в Польшу, Ильза поняла, что сделала верный выбор.

О семье она не беспокоилась. Маленькой Скандинавии ничто не угрожало. Кроме шведской железной руды, в Скандинавии не было ничего желанного или необходимого немцам. Письма из дома не давали поводов для тревог. Но в апреле 1940-го немцы захватили Норвегию. Король бежал в Лондон, письма из дома внезапно перестали приходить. Новые вести от матери появились через месяц, и они были поистине ужасны: отца нет в живых.

Такси, виляя по дождливым петляющим улицам, направлялось на северо-восток, Ильза смотрела, как мелькает город за окном. Внушительные серые лондонские здания обступали улицу, словно потомки Стоунхенджа: молчаливые, властные и весьма грозные. В этот день они отвечали ее настроению.

Лондон ничуть не походит ни на Осло, ни на Париж, размышляла Ильза. Ее родной город невелик и холмист, громоздится над морем, будто вот-вот забросит в волны рыбацкий невод. Дома в Осло меньше лондонских, не стоят шеренгами, и вообще уютнее. Узкие, островерхие, деревянные. Коротким летом их увивает зелень, яркие цветы особенно милы своей недолговечностью; долгой темной зимой эти дома, плотно законопаченные, обещают тепло и уют. Париж безмятежно раскинулся по берегам Сены, включив реку в собственный замысел, точно не Бог, а человек на радость парижанам пустил сюда воду. Осло с восторгом дает господствовать природе, Париж с удовольствием позволяет природе соучаствовать.

Темза для Лондона — жизненно важная дорога к морю, но реку можно не видеть целыми днями, если не работаешь в доках и не заседаешь в парламенте. Здания величественнее и менее изящны, чем парижские, а горожане движутся целеустремленнее. Дождливая погода и прокопченные туманы нередко стирают солнце, но Лондон предпочитает игнорировать стихии — не приспосабливается к ним, не лебезит. Занятие Лондона — не коммерция, но власть, и сохранению этой власти страна отдает все силы в нынешней войне. Понимает ли Гитлер, какого могучего противника получил в лице Британии? Вряд ли, считала Ильза.

— Здесь, здесь! — крикнула Ильза водителю, когда они свернули на Миддлтон-сквер в Ислингтоне. Бросив таксисту горсть монет, она выпрыгнула из машины и взбежала по ступенькам на крыльцо матери. Сердце отчаянно колотилось.

Ингхильд Лунд поднялась, заслышав звонок. Она отворила тяжелую дверь — и перед ней предстала дочь, которую Ингхильд и не надеялась вновь увидеть.

Не успела она вымолвить и слова, Ильза обхватила ее руками, и две женщины крепко обнялись на пороге.

— Не могу поверить, что это ты, — шептала Ингхильд сквозь слезы радости.

— Я, мама, — плакала Ильза. — Это я.

Они стояли, прижавшись друг к другу, дольше, чем могло показаться обеим, не обращая внимания на прохожих и дождь, пока Ингхильд наконец не разжала объятий.

— Заходи и расскажи, каким чудом ты наконец вернулась ко мне.

В маленькой квартирке по-домашнему уютно; пусть они вдали от Норвегии, но для Ильзы все здесь пело о доме. Портрет короля Хокона VII на стене, на прикроватном столике фотография Эдварда и Ингхильд Лунд, сделанная в день их свадьбы в 1912-м. Какой красивый отец в этом фраке: левой рукой обнимает молодую жену, в правой руке сигарета. Ильза почти ждала, что он вот-вот войдет в дверь, только что с аудиенции у короля; невозможно поверить, что она больше никогда его не увидит.

Ильза Лунд родилась в Осло 29 августа 1915 года, спустя всего десять лет после того, как Норвегия получила независимость от Швеции; Осло тогда еще звался Христианией. Ильзин отец Эдвард Лунд был членом того парламента — стортинга, — который отверг власть шведского монарха Оскара II и основал современное норвежское государство. «Тем, кто сомневается в силе нашего стремления, — сказал Эдвард в своей пламенной речи, — я отвечу: мы готовы подтвердить ее, пожертвовав своей жизнью и домом, но честью — никогда». Вскоре отца Ильзы пригласили в правительство, где он и работал до самого апреля 1940 года, когда фашисты наложили лапу на Норвегию во славу тысячелетнего рейха.

Ингхильд успела прихватить лишь кое-что из вещей, когда ее тайно вывезли в Лондон вместе с королем и низвергнутым правительством. Ильза сразу узнала эти вещи. Кружевная скатерть, которую некогда стелили на массивный деревянный стол с резными толстыми ножками, под которым она любила прятаться ребенком. Кое-что из серебра. Пара-тройка персидских ковриков — на одном до сих пор видны пятна от молока, пролитого Ильзой много-много лет назад в приступе детской ярости. Маленькие настенные часы, что в семье матери переходили из поколения в поколение. Они тихонько тикали в углу, каждая упавшая секунда — горькое напоминание о бедствии, постигшем их родную землю.

Нет, не так сказала себе Ильза. Каждая секунда приближает избавление и свободу для всех. Какую бы роль ей ни пришлось сыграть в освобождении, она готова.

Ингхильд как раз готовила чай; теперь она добавила воды и поставила его завариваться. Достала печенье, как всегда делают мамы, и шнапс, как мамы делают иногда.

— Я так за тебя переживала, я была сама не своя, — сказала Ингхильд с облегчением. — После падения Франции от тебя перестали приходить письма. Подполье сообщило, что ты жива, но больше толком ничего не говорило. За год мне тайно передали несколько писем. От наших агентов я знала, что ты в оккупированной Франции, но не знала, где именно. Когда я услыхала, что тебя отправили в Касабланку, я не могла спросить зачем, но, по крайней мере, смогла кое-чем помочь. — Ингхильд рассмеялась. — И вот ты здесь! Ах, если бы отец видел!

— Так это ты посоветовала, чтобы я вышла на Бергера! — воскликнула Ильза. В эту минуту ликования она не хотела думать об отце; позже они вместе поплачут о нем — когда она за него отомстит. — Как же я не сообразила, что мама по-прежнему за мной присматривает.