Читать книгу - "Два мира - Владимир Зазубрин"

— Господа офицеры, — кричал он, — вы идете на славный подвиг! Вы идете на борьбу с комиссародержавием! Выше головы, господа офицеры!

Сотни белых кокард, золотых и защитных погон заискрились. Офицеры улыбались, откровенно насмешливо рассматривая худенькую, тщедушную фигурку оратора.

— Да преисполнятся сердца ваши гордым сознанием того, что вы идете за правое дело, за торжество идей равенства и братства, за освобождение трудящихся от большевистской каторги. Ура!

— Ура! Ура! Ура! — послушно кричали офицеры.

Погоны поблескивали на солнце. Некоторые с усталыми, скучающими лицами морщились, ворчали, что они вовсе не намерены драться за какую-то свободу. Представитель местного купечества Кулагин начал играть напыщенными фразами:

— Доблестные защитники Родины, с отеческой скорбью благословляем мы вас на тяжкий подвиг ратный. Идите, дети! Матери, жены и сестры ваши со слезами надежды провожают вас. Они будут ждать вас обратно победителями.

Подпоручику Петину надоели речи; он вышел из строя, пробрался через густую толпу провожающих на свободный конец перрона. К нему подошла его знакомая, институтка Тоня.

— Это вам, Андрюша, от меня, — сказала она, подавая офицеру букет белых роз. — Вы такой герой, такой храбрый — едете драться с большевиками и не боитесь!

Институтка смотрела на подпоручика ясными, восхищенными глазами.

— Вы победите их? Да?

Петин улыбнулся и, пощипывая верхнюю губу, говорил, что ничего страшного в большевиках нет, что скоро их, вероятно, совсем разобьют.

Кулагин кончил:

— Идите с Богом, защитники наши, знайте, что мы, оставаясь здесь, ничего не пожалеем для блага Родины. Заложим жен и детей, распродадим имения наши, но не сдадимся супостату. Ура!

— Ура! Ура! Ура!

Оркестр заиграл «Коль славен…». Все сняли фуражки.

Станционный сторож два раза ударил в колокол. Матери стали крестить сыновей. Поцелуи, объятия. Женщины плакали. Офицеры садились в поезд. Пестрое лицо толпы металось у длинной красной змеи эшелона, потемнев, беспокоясь. Высокий черноусый Мотовилов стал на площадку вагона, поднял руку. Толпа примолкла, обернулась к подпоручику.

— Господа, от имени всех уезжающих приношу глубокую благодарность за то внимание, какое было оказано нам сейчас. Говорить много я не буду. Нет. Я позволю себе только вспомнить здесь слова незабвенного генерала Лавра Георгиевича Корнилова, сказанные им во время революции. Вот они: «Довольно слов, господа, мы слишком много говорим. Довольно!»

Раздался третий звонок, паровоз резко свистнул, и поезд плавно двинулся вперед.

— Браво! Браво! Правильно! Ура! Ура! Ура! — кричали провожающие.

Мелькали фуражки, шляпы, зонтики, платочки. Тоня шла рядом с площадкой, на которой стоял Петин.

— Андрюша, когда вы убьете первого большевика, то снимите у него с фуражки красную звезду и пришлите мне на память. С германской войны Кока мне каску привез, я была очень рада. Ведь интересно иметь какую-нибудь вещь врага. Не забудете, Андрюша?

— Нет, Тонечка, не забуду. Обязательно пришлю.

Поезд пошел быстрее.

— До свидания, Тонечка, до свидания, — офицер посылал смутившейся институтке воздушные поцелуи.

Через несколько секунд станция и перрон с пестрой толпой скрылись из виду. Паровоз развил скорость полного хода. Мимо навстречу бежали красивые вагоны с запасных путей, низенькие домишки пригорода, зеленые поля.

Дорога была опасная. Партизаны часто спускали воинские поезда под откос, делали набеги на станции. Офицерам выдали винтовки, и они во все время пути поочередно дежурили на остановках, боясь нападений. Ехали весело, вина и закусок было много. В некоторых вагонах пьянство стояло непробудное. Сразу как-то все почувствовали, что приближается что-то страшное и огромное, перед чем стушевываются, меркнут все мелочи дня. Поезд быстро катился на запад.

— Теперь ничего не нужно делать, не нужно думать, пей и пой, — говорил Колпаков.

Социалист-революционер подпоручик Иванов смотрел в даль убегавших лесов и оврагов.

— Какие хорошие слова. Приюты науки… Студенты… За Отчизну… За свободную Отчизну с Учредительным собранием…

Мотовилов презрительно плюнул и поморщился:

— Учредилка. Социалисты паршивые. Свобода. Русскому народу нагайку, а не свободу нужно. Жандармов побольше да царя-батюшку. В этом все наше спасение.

Мотовилов стал бестолково спорить, ругаться. Иванов замолчал; он вспомнил, что Мотовилов воспитанник кадетского корпуса, что кадета логикой не убедишь. Мотовилов, довольный тем, что за ним осталось последнее слово, начал петь, приплясывая:

Как Россию погубить,

У Керенского спросить.

Офицеры подтягивали бессмысленный припев:

Журавель, журавель, журавель,

Журавушка молодой.

Громкие песни с гиканьем и свистом, смешиваясь с грохотом поезда, наполняли тайгу целым потоком быстро бегущих звуков, будили жителей станционных поселков. На остановках вокруг эшелона собирались кучки любопытных. Офицеры заигрывали с молодыми деревенскими девками, хвалились, что скоро разобьют большевиков. Дым и пыль столбами крутились за эшелоном. Как на экране, мелькали станции.