Читать книгу - "Тайна Крикли-холла - Джеймс Герберт"

Но однажды Августус внезапно понял, что именно он должен делать, чтобы облегчить пульсирующую боль в голове, и это знание пришло к нему внезапно, как божественное откровение: только другая боль, куда более сильная, только другое наказание может помочь в его горе. Только другая кара, настоящая епитимья очистит его от грехов и таким образом избавит от страданий. Боль отступит перед другой болью. Магда должна была бить его, пока у него хватит терпения, чтобы грехи смыло прочь физическим терзанием.

Однажды вечером, когда Маврикий молился вместе с Криббеном, читая молитву за молитвой, в основном покаянные, опекун вдруг уронил голову на кровать, а его пальцы впились в край простыни. Криббен весь день был чрезвычайно бледен, а с эвакуированными сиротами обращался более жестоко, чем обычно. Время от времени он хватался руками за голову, и встревоженная Магда не отходила от него, как будто Августус мог в любое мгновение на кого-нибудь напасть. Дети, инстинктивно почувствовав неладное, вели себя тише обычного (если это вообще было возможно) и старались вообще не смотреть в покрасневшие от боли глаза опекуна. Они бесшумно двигались вокруг, говоря почти шепотом.

Маврикий, стоявший на коленях рядом с Криббеном, с чем-то вроде благоговейного предвкушения наблюдал за тем, как плечи его хозяина вздрогнули от сдерживаемых рыданий.

Через несколько мгновений Криббен, казалось, взял себя в руки. Он повернулся к Маврикию, и тот увидел, что изможденное лицо учителя стало даже бледнее, чем прежде, и вытянулось, отражая внутреннюю боль; следы слез виднелись на впалых щеках Криббена.

— Ты должен кое-что сделать, мальчик, — напряженно сказал он Маврикию. И показал на гардероб с ящиками, занимавший одну из стен комнаты. — Ты высокий, Маврикий, ты ее достанешь.

Мальчик смущенно уставился сначала на гардероб, потом на стоявшего на коленях опекуна.

Криббен цедил слова сквозь сжатые зубы, как будто боль и нетерпение сковали его горло и язык.

— Достань ее, мальчик! — прошипел он.

Недоумевая, Маврикий тем не менее поспешно подошел к большому гардеробу и оглядел его пустыми глазами.

— Ты найдешь ее, она спрятана наверху, — раздраженным тоном произнес Криббен. — Если ты вытянешься во весь рост, ты ее достанешь. Скорее же, давай ее сюда!

Испуганный Маврикий приподнялся на цыпочки и поднял руки над головой, пряжка его ремня прижалась к закрытой дверце гардероба. Он ощупал край крышки гардероба и сначала ничего не нашел. Но когда подтянулся еще выше, напрягая тело, кончики его пальцев коснулись чего-то, лежавшего вне поля зрения. Это было легким и подалось назад, когда Маврикий коснулся его. Осторожно действуя пальцами, он подтянул невидимый предмет поближе и тут наконец понял, что именно он должен подать Криббену. Он снял с гардероба длинную тонкую палку и обернулся к опекуну, держа ее в руке.

Как и бамбуковая плеть для наказаний, при помощи которой Августус терзал детей, эта палка была расщеплена на конце на несколько прядей. Однако тут в полосы древесины была вплетена тонкая проволока с крошечными железными шипами, чтобы при бичевании причинять гораздо более сильную боль.

— Да.

Вот и все, что сказал Криббен, поднимаясь на ноги. Его глаза горели то ли от слез, то ли от лихорадки, когда он начал стаскивать с себя пиджак. За пиджаком последовала остальная одежда, и наконец опекун остался абсолютно голым. Глаза Маврикия расширились, когда он увидел красные полосы и едва зажившие раны на теле Криббена — поперек груди, но в основном на бедрах и голенях. Шипы тоже оставили свои следы в виде маленьких красных точек, глубоких, явно кровоточивших недавно, и в виде коротких глубоких царапин. Мальчик понял, Криббен уже пользовался этой плетью — и много, много раз, потому что некоторые следы были зажившими, бледными, а другие — свежими, едва затянувшимися.

— Это мой личный инструмент для наказаний… он не запачкан теми насквозь грешными негодниками… Ты знаешь, что надо делать, Маврикий. Ты должен сделать это со всей силы! — настойчиво потребовав Криббен… нет, он не требовал, он умолял, обращаясь к мальчику, все еще испуганному и неуверенному.

Маврикий подпрыгнул на месте, когда Криббен закричал на него:

— Накажи меня! Пусть боль смоет мои грехи!

Что это были за грехи, Маврикий представления не имел, потому что его богобоязненный учитель, конечно же, не имел даже пятнышка на своей душе. Но с другой стороны, кто может сказать, какие темные и уродливые мысли могут терзать человека? Маврикий прекрасно знал: в его собственном уме постоянно возникают такие мысли и образы, которые вполне можно счесть страшным грехом. Маврикия охватило странное возбуждение.

— Сделай мне больно, мальчик, заставь меня почувствовать ее укусы!

Потрясенный Маврикий, не вдаваясь в дальнейшие размышления, повиновался, хотя его первые удары были весьма осторожными, пробными.

— Сильнее, мальчик, сильнее! — закричал Криббен.

Маврикий перехватил плеть поудобнее и со всей силы опустил ее на бледное тело опекуна, и тут же на коже Криббена выступили капельки крови — там, куда вонзились металлические шипы.

«Ш-ш-ш-шлеп!»

— Боже, пусть боль смоет всю гниль с моей души, помоги мне искупить зло, которое я есть!

«Ш-ш-ш-шлеп!»

Маврикий ударил сильнее, наслаждаясь звуком, издаваемым плетью, врезавшейся в кожу, воодушевленный всхлипываниями и вскриками своего хозяина, возбужденный болью, причиняемой другому человеку. О, это был момент торжества. В Маврикии пробудились чувства, каких он никогда прежде не знал. У него начало покалывать в паху, он испытал совершенно новые, острые ощущения, прекрасные настолько, что готов был продлить их навечно.

Криббен, стоявший на коленях у кровати, положил голову на простыню так, чтобы мальчику было видно выражение его лица, — и он, казалось, пребывал в точно такой же сладостной лихорадке, как и Маврикий. Его приоткрытые губы скривились в судорожной усмешке, веки трепетали, словно Августус приготовился терять сознание. Бедра Криббена находились в нескольких дюймах от края кровати, и тут Маврикий увидел нечто такое, чего он даже не понял как следует, нечто такое, чего до сих пор не видел ни у одного мужчины или мальчика.

Эрекция Криббена была чудовищной, его раздувшаяся мужская плоть прижалась концом к тонкому матрасу…

— Да, — простонал опекун низким, прерывающимся голосом. — Да, еще… Еще сильнее!

Наконец Криббен получил все, что хотел.

— Хороший мальчик, хороший мальчик, — задыхаясь, бормотал он, обессиленно падая на кровать. — Иди теперь в свою комнату, мальчик, и помолись за свою душу. И за мою тоже. Иди. — Он был совершенно изможден.

Маврикий направился к выходу и обнаружил Магду, ожидавшую снаружи, на галерее. Она промолчала, но легкая улыбка, скользнувшая по ее губам, дала Маврикию понять, что Магда довольна его усилиями.

Первая порка опекуна оказалась не последней. Наоборот, это было только начало.