Читать книгу - "Дом у кладбища - Джозеф Шеридан Ле Фаню"

«С тех пор как я приехал, я не видел ее ни разу, а теперь отправляюсь на этот дурацкий бал единственно в надежде ее там встретить. А она не приедет… она меня избегает… ради возможности с нею встретиться… а она не придет. Ладно! Что мне за дело до того, о ком она думает, если она не думает обо мне? Приди она даже — какая разница? Надо полагать, она станет смотреть на меня свысока, а я… А меня это ничуть не заботит. Пусть поступает как хочет. Мне все едино. И если она счастлива, почему бы и мне не быть счастливым… почему?»

А пятью минутами позже, вместе с Паддоком ожидая на крыльце Клаффа, который в гостиной прилаживал свои пряжки, Деврё спросил:

— Кого это сегодня черти принесли в «Феникс»? Как завывают эти упившиеся скоты!

— Это Корпорация портных.

В голосе Паддока слышался оттенок высокомерия: лейтенант был втайне недоволен оргиями ремесленников, оскверняющими пределы «Феникса».

Из открытого арочного окна большой дубовой гостиной доносился мощный голос председателя, который провозглашал политические тосты.

— Чтоб его! — прошептал маленький Паддок. — Ну и зычный голосина!

— Особенно для портного! — добавил Деврё, которому показался знакомым выговор оратора. Портных Деврё ненавидел: они донимали его длинными счетами и небезобидными угрозами.

— Да пребудет навечно со всеми друзьями маркиза Килдара благословение портновского наперстка, — возглашал мастер напыщенных тостов. — Да будет игла злосчастья вечно направлена в грудь всех ложных патриотов; да пронзит горячая игла с пылающей нитью тех, кто кроит мятеж!

Послышался одобрительный гул.

— И да раскроят тебя, крикливый гусак, ножницы для дичи, и да прошьет шпиговальная игла! — добавил Деврё.

— На что ирландским поварам французский соус?! — продолжал разливаться по полю тот же внушительный голос.

— Соус, ишь ты! — негодующе прошепелявил Паддок; тем временем к ним присоединился Клафф, и все трое пустились в путь. — Я видел, как они входили, сэр; судя по их грубым, тупым лицам, они не отличат по вкусу перепелки от гусака; и все же, сэр, они собрались на обед. Вы, Клафф, знаток политики и читаете газеты. Помните, какие блюда подавались на приеме у лондонского лорд-мэра?

Клафф, думавший совершенно о другом, пробурчав что-то нечленораздельное, кивнул.

— Клянусь, — продолжал Паддок, — даже принц травендальский не давал таких обедов. Испанские оливки, с вашего позволения… королевское рагу, испанские артишоки, телячьи хрящики, устрицы в маринаде, турухтаны и косули, каменки, зеленые сморчки, ливер, петушиные гребешки. Это странно, сэр; подумайте: мы, наниматели, узнаем, что, пока мы едим свой обычный обед, наши портные, сэр, подобным образом пируют — и это на наши деньги, клянусь Юпитером!

— Ваши, Паддок, не мои, — поправил Деврё. — Я уже шесть лет ничего не плачу портному. Но поторопимся, черт возьми.

В ослепительном красноватом блеске факелов они пересекли казарменный двор и, каждый со своими мыслями, вошли в уже заполненный бальный зал.

Деврё оглядел помещение: вокруг колыхались перья и искрились бриллианты, ухмылялись старые франты и скалились молодые, гудел хор двух или трех сотен голосов, оглушительно ревел оркестр. Хорошенькие личики мелькали десятками — светлые и темные локоны, голубые и карие глаза; такой живости, а также изящества в танцах и речах, я думаю, не встретишь в наши дни, когда повсюду царит томное жеманство. Не одна пара ярких глаз потихоньку останавливалась на блестящем и гордом капитане Деврё, а вслед за тем вздрагивало сердечко и щеки заливал румянец, ибо Деврё был так красив, порывист, загадочен — с его цыганской смуглостью, большими выразительными глазами и странной невеселой улыбкой. Но ему толпа казалась безжизненной, вечер — нескончаемым, а музыка раздражала.

«Я ведь не сомневался, что она не придет и что она никогда меня не любила, а я… Зачем мне все время о ней думать? Простуда для нее предлог, чтобы не прийти. Ну что ж, наступит время, когда она захочет видеть Дика Деврё, а я буду далеко. Не важно. Услышали сплетни обо мне и поверили. Аминь, говорю я. Если они верят с такой готовностью, если они ложные друзья и готовы отречься от меня из-за грязного оговора… будь он проклят… то такая лже-дружба мне не нужна и на их холодную неприязнь я с легким сердцем отвечу поклоном и улыбкой. Одну грязную выдумку я опровергну… да… и на том завершу этот пустой эпизод своей окаянной эпопеи и никогда, никогда больше о нем не вспомню».

Однако воображение неподвластно воле, пусть даже она разумна и сильна; капитан произносил «никогда», и в тот же миг его мысль грустным сумасбродным эльфом скользнула через залитую лунным светом реку, меж старых черных вязов, и явилась к Лилиас как незваный гость. Малышка Лили (так ее называли пять лет назад) и Деврё, который не сводил, казалось, пристального взгляда со стремительной бальной кутерьмы, видели оба одно и то же: старомодную гостиную с розовыми кустами за окном; там слышались звуки нежного глубокого голоса (музыкой Ариэля назвал бы эти звуки Деврё{149}) — отдаленная песня, похожая на погребальную; в ней чудились слова прощания, а иногда — прощения, а временами обрывки прежних приятных бесед и веселого смеха — и все это были картины прошлого, ставшие ныне пустыми мечтами.

Однако Деврё ожидало этой ночью еще одно дело, и около одиннадцати он исчез. В такой густой толпе ничего не стоило войти или удалиться незамеченным.

А у Паддока кружилась голова от счастья. Мервин, которого он когда-то опасался, был тут же, но ему досталась лишь роль свидетеля триумфа Паддока. Никогда до этого лейтенанту не доводилось танцевать с мисс Гертрудой так часто — я говорю о больших балах, где не было недостатка в щеголях с аристократической кровью и туго набитыми кошельками. Приветствуя его, тетя Ребекка ограничилась безмолвным, далеким от любезности поклоном — Паддок счел это подтверждением своего успеха.

Тетя Ребекка беседовала с Тулом о Лилиас, которая, по ее мнению, выглядела сегодня много лучше.

— Ей не лучше, мэм; мне не нравится тот яркий цвет лица, о котором вы говорите; с левым легким, знаете ли, не все в порядке, так что это чахоточный румянец; ей не лучше, мадам; это не значит, что мы не надеемся на улучшение, боже упаси, но случай тревожный. — И Тул мрачно покачал головой.

Когда тетя Бекки надевала капюшон и накидку, поблизости обыкновенно оказывался кто-нибудь из ее друзей, желающий что-то рассказать или же обсудить. Вот и в этот раз она стояла и прислушивалась к резкому, неблагозвучному бормотанию старого полковника Блая и время от времени вставляла свое решающее слово, а Гертруда, которая успела уже обезопасить себя от ночной прохлады, в сопровождении коротышки Паддока выскользнула наружу и забралась в большую парадную карету Чэттесуортов; дверца за ней закрылась, она одарила своего верного рыцаря слабым кивком и такой же улыбкой, едва заметно передернула плечами и произнесла:

— Как нынче похолодало. Тетя, думаю, будет благодарна вам за помощь, а мне придется закрыть окошко и пожелать вам доброй ночи.