Читать книгу - "Генерал-марш - Андрей Валентинов"

Карабин оставил, проверил револьвер в кобуре, шапку поправил.

– Пойдемте, Лев Захарович.

– Недостойная вас проводит…

Чайка была в новом халате. Шапка в соболе, пояс в серебре. За плечом – колчан со стрелами, в левой руке – лук.

– А как же насчет слабости? – подивился Иван Кузьмич. Девушка покорно склонила голову.

– Недостойная и вправду обделена силой, поэтому пройдет с вами лишь полдороги. Возле реки есть подходящий камень, недостойная спрячет свою слабость за ним. Когда услышите песню, знайте, что я уже на месте. Идите рядом, но не слишком близко друг к другу. Если враг захочет говорить, не подпускайте его вплотную, между вами должно быть несколько шагов.

Мужчины переглянулись.

– Карабин не хотите взять? – поинтересовался Мехлис, но Чайка покачала головой:

– Карабины есть у других. Пули слепы, стрела видит врага.

* * *

Под сапогами скрипела влажная земля, от близкой речки несло сыростью, рыжие, словно бароновы усы, скалы закрывали небо.

– Документы у них могут быть любые, – негромко рассказывал Мехлис. – Скорее всего, вам покажут бумагу за чьей-то серьезной подписью. Их интересует послание, которое мы везем. Как только получат, нас тут же перебьют. Не хотел вас пускать, Иван Кузьмич, но мне и самому интересно стало, кому мы здесь понадобились. Если уцелеем, будем уже в Столице разбираться… Кстати, наша спасательная бригада с сигналом не опоздает?

– Договорились, что при первых же выстрелах, – Кречетов поглядел вперед, прищурился. – Никого, вроде, и не видать…

Улеймжин чанар тоголдор

Онго ни тунамал толи шиг, —

донеслось сзади. Лев Захарович внезапно рассмеялся.

– Чего это вы? – удивился красный командир.

Узесгелент тсарауг чин

Узвел лагшин тогс мани… —

песня стихла. Мехлис, быстро оглянувшись, снова хмыкнул.

– Здорово барышня нас всех дурить пыталась – насчет «Улеймжин чанар». «Прогрессивный общественный деятель Данзан Рабджа»! Ну девица! Не завидую тому, кому такая достанется.

– Так вы знали? – поразился Кречетов, вспомнив, как смеялся барон. В ответ представитель ЦК пожал плечами:

– В любой книжке про Монголию о святом Данзане написано предостаточно… Впрочем, сейчас не это у нас на первом плане.

Иван Кузьмич согласно кивнул – не это. Из-за скалы навстречу им шел человек.

* * *

– Здравствуйте, товарищи! Вы, может, и не поверите, но я таки рад земляков встретить!

Кожаное пальто, черная шляпа, из-под шляпы торчит длинный нос. Глаза темные, белые зубы, веселый взгляд.

– Блюмкин Яков Григорьевич. Кто из вас будет товарищ Кречетов?

Иван Кузьмич открыл было рот, дабы представиться, но не успел.

– Я, стало быть, Кречетов, – Мехлис нахмурился, поправил повязку на лице. – А вы, гражданин, земляком станете, когда документ предъявить не поленитесь.

– Зайгезунд, что за вопрос?

Рука Блюмкина нырнула за отворот пальто. Иван Кузьмич невольно подался назад, но в руке Блюмкина оказалась сложенная вчетверо бумага.

– Прошу ознакомиться.

Лев Захарович взглянул исподлобья.

– Мы – таежные, в грамоте не сильны. Разверните, чтобы видно было, печатку, стало быть, покажите. И медленно, а то я дерганых не люблю.

Кречетов чуть не обиделся за «таежных», но вовремя сообразил: Мехлис не хочет подпускать кожаного слишком близко. Яков Григорьевич же, ничуть не смутившись, вновь продемонстрировал белые зубы:

– Нам скрывать нечего, товарищ!

Развернул бумагу, подержал на весу.

– Красивая печать, – согласился Лев Захарович, делая шаг назад, – на ту, что в мой бумажке, похожа. А вот номер подгулял, такие исходные в позапрошлом году ставили.

Блюмкин, горько вздохнув, скомкал документ.

– Эх, никто мне не верит, обидно даже. Верно говорил я другу Лёньке: жизнь у него – сплошной нахес и ихес, а все дерьмо мне расхлебывать!..

Пистолет вылетел из рукава – маленький и черный, словно вороненок. Первые две пули клюнули Мехлиса в грудь, сбили с ног, отбросили назад. Кречетов успел выхватить револьвер, но третья пуля ударила в руку. Яков Григорьевич Блюмкин, оскалившись, дернул стволом:

– Какая жалость, даже не познакоми…

Слово застряло в горле, сменившись невнятным хрипом. Тяжелая стрела, пробив пальто, глубоко вошла в живот. Вокруг уже гремело. Длинными очередями бил пулемет со скалы, ему отвечали «серебряные» – в два десятка стволов, от всей души. Кречетов, упав, перекатился за ближайший камень, нащупывая левой рукой запасной «браунинг» в кармане шинели. Кисть правой сочилась кровью, но пальцы двигались.

Блюмкин лежал под скалой, побелевшие губы пузырились розовой пеной, рука дергалась, пытаясь ухватиться за древко стрелы. Товарищ Мехлис, упав навзничь, не двигался, лишь сжатые веки еле заметно подрагивали.

– Ну, быстрей летите, кони! – вздохнул Иван Кузьмич. – Что же ты, девка, раньше не выстрелила?

Приподнял голову, поглядел в низкое серое небо.

– Кибалка, паршивец, а ты чего ждешь?

Ударили пулеметы – «серебряные» взялись за дело всерьез. Между камней мелькнула серая шапка, за ней другая, третья… На скале засуетились, ответив нестройным залпом, затем послышался громкий надрывный крик. Вниз скатилось тело, насквозь пробитое стрелой, упало на землю, дернулось. Замерло…

– Кибалка! – вновь шевельнул губами Кречетов.

И словно в ответ в небе вспыхнул огромный красный цветок. Ракета – она же «бутылка», – направленная умелой рукой гражданина Шокжапа, наконец-то вырвалась на волю.

Сигнал Пачанга…

Иван Кузьмич улыбнулся. Жив Кибалкин, молодец. Если бы еще помогло! Когда эти, из Пачанга, сюда поспеют?

– Командир, командир!..

«Серебряные» были уже рядом. Кречетова схватили в несколько рук, попытались приподнять.

– Прекратить! – Иван Кузьмич вырвался, неторопливо встал. – Бинт дайте и обстановку доложите.

– Позвольте недостойной вас перевязать!

Чайка, уже без лука и колчана, но с карабином за плечом, знакомо склонила голову.

– И меня… Меня тоже… – послышался сдавленный голос. – Кажется, ребра сломаны…

Товарищ Мехлис уже не лежал – полусидел, держа в руке помятый пулями портсигар. Повернулся, искривив лицо усмешкой.

– А еще говорят… курить вредно. Между прочим, документ у этого гада подлинный, по всей форме. Вот штукари!

* * *

За скалой стреляли, но не слишком часто. Враг отступил, оставив двух убитых и упорно не желавшего умирать Блюмкина. Отрядный фельдшер стрелу вынимать отказался, заявив, что операцию проведет после боя, без излишней суеты, если, конечно, будет еще кого спасать.