Читать книгу - "Последний вампир. Черная кровь. Красные кости - Кристофер Пайк"

Одно из самых печальных повествований в современной литературе, по крайней мере для меня, — это «Франкенштейн» Мэри Шелли. Потому что в каком–то смысле это чудовище — я. Знали люди об этом или не знали, но это я на протяжении веков пробуждала в них кошмар. Я — первородный страх, что–то мертвое, пришедшее в мир живых или, лучше сказать — и точнее, — что–то, что отказывается умирать. И все же я считаю себя более человечным существом, чем персонаж Шелли, более человечным, чем порождение Артуро. Я чудовище, но я могу искренне любить. Но даже моя любовь к Артуро не уберегла его от того, что он поверг нас в такой кошмар, от которого, казалось, нельзя было пробудиться.

Его секрет превращения был очень прост и до невероятного изобретателен. В новое время у спиритов стало модным использовать кристаллы, чтобы разбивать высокие уровни сознания. Чего большинство этих людей не знают, так это того, что кристалл — это всего лишь увеличитель и что пользоваться им надо очень осторожно. Он усиливает то, что присутствует в ауре личности, в ее физическом поле. Можно одинаково усилить и ненависть, и сострадание. На самом деле, жестокие чувства разрастаются легче, если дать им шанс. Артуро интуитивно знал, какие именно кристаллы надо использовать с тем или иным человеком. С большинством людей он вообще отказывался применять кристаллы. Лишь немногие, говорил он, готовы к таким высоким колебаниям. Какая трагедия, что, когда он получил образец моей крови, интуиция покинула его. Жаль, что вместе с ней не ушел и его особенный гениальный дар. Так далеко нас завести, как это сделал он, мог только гений.

Безумный гений.

Лишь одному ему известным образом Артуро располагал вокруг человека магниты и медные пластины, и их колебания передавались в ауру. Например, когда он помещал у меня над головой кварцевый кристалл, на меня нисходило умиротворение. А когда он использовал подобный кристалл в работе с юным Ральфом, мальчик становился раздражительным. В мозгу Ральфа много чего происходило, и он не был готов к применению кристаллов. Артуро это понимал. Он был алхимиком в полном смысле этого слова. Он мог трансформировать то, что не поддавалось изменениям. Не только тела, но и души.

Артуро не верил, что сознание — это порождение тела. Он чувствовал, что все наоборот, и я думаю, что он был прав. Когда он менял ауру, он при этом изменял и физиологию человека. Ему нужны лишь соответствующие материалы, говорил он, и тогда он может изменить все что угодно. Грешного человека превратить в сияющее божество. Бесплодного вампира — в любящую мать.

По большому счету, именно возможность снова стать человеком и заставила меня дать ему свою кровь. Держать в своих руках свою собственную дочь — какой восторг! Я поддалась искушению из–за своих душевных печалей. Якша заставил меня дорого заплатить за бессмертие, лишив Рамы и Лалиты. Артуро обещал вернуть половину из того, что было утрачено. Прошло уже четыре тысячи лет. Казалось, что половина лучше, чем ничего. Пока моя кровь капала в золотую чашу Артуро, я молилась, чтобы Кришна благословил ее.

— Я не нарушаю данную тебе клятву, — шептала я, сама не веря своим словам. — Я только хочу избавиться от этого проклятия.

Я не знала, что пока я молилась своему богу, Артуро молился своему. Чтобы ему было позволено преобразовать кровь человека и вампира в спасительную кровь Иисуса Христа. Наверное, гений может сделать из человека фанатика, я не знаю. Но я знаю, что фанатик никогда не станет слушать ничего, кроме своих мечтаний. Артуро был мягким и добрым, теплым и любящим. Но он был убежден в своем великом предназначении. Так же думал Гитлер. Оба хотели того, чего природа никогда не давала — совершенного существа. А я, древнее чудовище, просто хотела ребенка. Артуро и я — нам никогда не надо было встречаться.

Но, возможно, наша встреча была предопределена.

Моя кровь выглядела в чаше такой темной.

Священность сосуда не могла развеять мои мрачные предчувствия.

Артуро хотел помещать мою кровь над головами избранных людей. Слить воедино мои флюиды бессмертного с их флюидами смертных. Если изменится аура, говорил он, изменится и тело. Никто из людей не знал столько о силе моей крови, сколько знал он. Он пристально посмотрел мне в глаза. Он должен был знать, что моя воля не сможет легко совместиться с чужой волей.

— Ты не будешь вливать мою кровь им в вены? — спросила я, передавая ему чашу. Он покачал головой.

— Никогда, — пообещал он. — Твой бог и мой бог едины. Твоя клятва останется нерушимой.

— Я не дурачу себя, — спокойно сказала я. — Я нарушила часть клятвы. — Я придвинулась ближе к нему. — Я делаю это ради тебя.

Тогда он прикоснулся ко мне — до той ночи он редко это делал. Ему было тяжело ощущать мою плоть и не возгореться желанием.

— Ты это делаешь и ради себя, — сказал он.

Я любила глубоко вглядываться в его глаза.

— Это правда. Но если я делаю это и для себя, и для тебя, то и ты должен поступать так же.

Он хотел отстраниться, но вместо этого только придвинулся ближе:

— Что ты имеешь в виду?

Тогда я впервые поцеловала его в щеку:

— Ты должен нарушить свой обет. Ты должен заняться со мной любовью.

У него округлились глаза:

— Я не могу, моя жизнь посвящена Христу.

Я не улыбнулась. Его слова были не смешными, а трагическими. В них таились семена всего того, что должно было случится потом. Но тогда я этого не видела, во всяком случае, отчетливо. Я просто очень сильно желала его. Я снова поцеловала его, на этот раз в губы.

— Ты веришь, что моя кровь приведет тебя к Христу, — сказала я. — Я не знаю. Но я знаю, куда могу привести тебя я. — Я поставила чашу с кровью и обвила его руками — крылья вампира, заглатывающего свою жертву. — Притворись, что я — твой бог, Артуро, хотя бы на эту ночь. Я сделаю так, что тебе будет легко это сделать.