Читать книгу - "Иррационариум. Толкование нереальности - Дмитрий Лукин"

Я давно вышла из сопливого возраста, когда женщина старше тебя на десять лет – уже ровесница твоей бабушки. Дама, давшая деньги Станиславу, была не так уж молода, я видела ее лицо лишь несколько секунд, да и не вглядывалась, ошарашенная появлением седовласого похитителя, но в том, что ей больше сорока, я могла поклясться. В придачу она была некрасива. Бывают такие правильные лица, которые должны бы считаться красивыми, а вот не получается. Женщинам с такими лицами почему-то кажется, будто им можно стягивать волосы в хвост или собирать в узел на затылке, не выпуская ни единой прядки на лоб или виски. Получается голова, которую будто маслом облили и старательно пригладили. Хотя как раз хвоста из-под шапочки не свисало…

Если бы эту женщину затащить к нам в салон, она бы еще успела лет пять-шесть побыть привлекательной…

По дороге домой я зашла к соседке Мусе – убедиться, что выгляжу прилично, куртка в порядке, рожа не перемазана. Если Валера узнает, что я воевала с дурой, у которой в руке был кухонный нож, достанется мне на орехи!

– Ма, дед что-то совсем никакой, – сказал в прихожей Лешка.

– А что?

– В шахматы сыграть не захотел.

– Не допекай его. Дед имеет право отдохнуть от тебя с твоими шахматами.

И в самом деле, ему восемьдесят два годика. Он и так делает, что может: контролирует Лешку, помогает парню делать уроки, возится со стиралкой. Вот только на улицу выходит все реже.

И я подумала: «Неужели?»

Нет, я понимала, что ждать дедовой смерти неприлично! Он вел себя, все это признавали, безупречно! Он сам себя обслуживал, не ныл, не требовал ухода. Он просто потихоньку угасал.

Но я хотела ребенка, девочку…

– Господи, прости мою душу грешную… – беззвучно прошептала я.

Валера, как всегда, сидел спиной к семье, рожей в монитор.

– Пельмени будешь? – отрешенным голосом спросил он.

– Откуда у нас пельмени?

– Я в «Полтиннике» заказал. Реклама была – если сумма заказа больше трех тысяч, доставка бесплатно. Дед отследил.

Мне опять стало стыдно.

Он так старался быть полезным семье, а я?..

– Хочу, конечно. Что вы еще заказали?

– Яйца, вермишель, картошку… Ты деда спроси, он все по списку принимал.

– Ма-а! – заорал из своей комнатушки Лешка. – Завтра нужно по двести рублей принести, послезавтра у русички именины!

Да, я жила обычной жизнью семейной женщины, довольно скучной, в которой несколько основных смыслов: продукты, коммунальные платежи, стирка-уборка, Лешкины школьные и шахматные дела. Если бы можно было одним махом запасти продуктов на год!

Про Диану я вспомнила, когда уже ложилась спать.

В том, что она не погналась за мной, ничего удивительного не было: она бы при всем желании не догнала. Покойный полковник, надеюсь, его на том свете перекидывают со сковородки на сковородку, не допустил бы, чтобы жена и дочь ходили куда-то заниматься спортом. Им следовало сидеть дома – и точка.

Но утром она не вышла на работу.

В голову мне полезли бешеные варианты: она сидела под деревянным замком всю ночь, дожидаясь, пока та женщина утром выйдет, набросилась, поцарапала, была схвачена соседями и сдана в ментовку…

Когда прошел час и стукнуло десять, я позвонила ее драгоценной мамочке.

Для Дианы матушка была главным авторитетом – на том основании, что бедная женщина с детства развивала ее эстетический вкус: смотри, какой милый листик, какой цветочек, какая птичка… При этом понятие о гармонии у Дианы было в зачаточном состоянии, чувство цвета отсутствовало вообще. Девочки с ней намучились, пока удалось одеть ее по-человечески.

Драгоценная мамочка не научилась пользоваться даже простенькой мобилкой, которую ей подарила Диана. Я полчаса не могла до нее дозвониться – она по тупости своей все время сбрасывала звонок. Наконец я услышала ее голос.

– Ольга Константиновна, Диана не вышла на работу, – хмуро сказала я. – Что случилось?

– Дишенька в больнице!

– Что с ней?

– Ох, это какой-то ужас! Она упала, и вот – внутреннее кровотечение…

Мамочка пустилась в подробности, но я минуты на полторы оглохла.

Значит, я брыкнула ее в живот.

Почему она не сказала правду – понятно, хоть на это у нашей дурищи ума хватило. Признаться в попытке убийства, да еще такой нелепой попытке, она не могла.

Нужно было мчаться в больницу, узнавать подробности, оплачивать услуги и лекарства. Бесплатность медицины – это наш черный миф.

Деньги я взяла из кассы, оставив расписку. И понеслась!

Но я не ворвалась в палату, не рухнула на колени перед койкой, умоляя о прощении, а первым делом отыскала главного врача отделения.

Мой первый вопрос был:

– Ребенок не пострадал?

– Какой ребенок?

– Она же беременна.

– Вы что-то путаете.

– Она сама так сказала…

– Странно!

Потом я ждала в коридоре, пока врачиха, умная врачиха старой школы, много чего в жизни повидавшая, разбиралась с беременностью. И я все яснее понимала, что Диана нам врала. Зачем – уму непостижимо! Примерно так врал маленький Лешка, плохо понимая, что через пять минут правда все равно вылезет наружу.

Запел мой смартфончик. Как только Лешка над ним не издевался! Каких только звуков не вылетало из моей сумки! Мы с ним остановились на каком-то пронзительном «Бон-бон» – это я могла услышать из любого закоулка салона.

– Доброе утро, Семенов беспокоит. Нужно встретиться.

– Наконец-то!

– Вы на работе?

– Нет, в больнице. Диана попала в больницу…

– Это на Артиллерийской?

– Да.

– Я туда подъеду, мне по дороге. Через пять минут выходите к воротам. Это быстро.

У меня нет интуиции. Но что-то подсказало: начинается! До сей минуты какие-то кирпичики лепились, сохли на солнышке, обжигались, а вот теперь начинается строительство здания.

* * *

Семенов оказался невысоким и плотным, круглоголовым – как будто не обошлось без циркуля. Я раньше считала таких мужичков толстыми – пока Валерин друг Ромка не предложил ударить его, что есть силы, в живот. Ну так и выяснилось, что о Ромкин брюшной пресс можно кулак вдребезги разбить.

Я забралась к нему в машину, и он сразу открыл «галерею» своего смартфона.

– Вот, любуйтесь. Кто из этих голубчиков выносил сумку вместе с Дорониным?

– Каким Дорониным?

Он так напористо говорил, что я растерялась.