Читать книгу - "Часовщик - Родриго Кортес"

«Губернатор?» — напряженно думал Херонимо.

Его Превосходительство нуждался в точных сведениях из-за частокола редукций, но на прямой конфликт с Орденом губернатор не пошел бы ни за какие деньги. Знал, чем это обычно кончается.

В какой-то момент Херонимо даже пожалел, что так много рассказал. Однако полномочия у гостя были исчерпывающими, и Херонимо не собирался давать повод обвинить себя в неисполнении указаний сверху. Тем более что гость работал — и как работал! Он исполнял приказ Папы так, как не стал бы даже реальный Томазо Хирон.

«Ладно, подожду, — решил он. — Посмотрю, что придет с первой почтой».

Орден редко допускал такие промахи, а если допускал, то исправлял мгновенно. А потом пришла почта, и монах схватился за голову. Как сообщал секретариат, Генерал скоропостижно скончался — прямо в разгар заседания Совета. И на его место уже был назначен молодой, энергичный, а главное, нетерпеливый брат Хорхе.

Херонимо дождался, когда двойник Томазо Хирона уйдет обдумывать свою работу, и кинулся к его шкатулке. Открыл, достал посадочные документы на корабль, записал дату, оценил расстояние от Сарагосы до Короньи и тихо охнул. Выходило так, что двойник выехал из Сарагосы в день смерти Генерала. Это могло означать что угодно.

Едва Бруно с головой уходил в расчеты, как появлялся брат Херонимо и снова принимался рассказывать — методично и последовательно. И это уже начинало раздражать.

— Мы здесь всю округу окрестили — даже людоедов, — словно отчитывался он перед невидимым начальством. — Формальность, конечно… зато вся их земля перешла в ведение католической Церкви. И законности этого акта не могут отрицать даже евангелисты.

Бруно скрипнул зубами. То, что хорошее сырье лучше закрепить за собой, у них в городе знали даже подмастерья.

— Но людоедов мы, разумеется, мамелюкам оставили; пусть сами за ними по лесам бегают. А вот земледельцев сразу одомашнили…

Бруно нетерпеливо заерзал.

— Обнесли уже готовые деревни частоколом — и готова редукция. Ни строить, ни осваивать ничего не надо… одна забота — мамелюков отгонять.

Бруно вздохнул. Он уже понимал, что деньги на строительство редукций и освоение целины Орден один черт списал, и в этом как раз и заключается главная доблесть брата Херонимо.

— Вы лучше скажите, что у вас не получается… — на полуслове оборвал он монаха.

— Плохо слушаются. Ну и бегут, — развел руками Херонимо. — Особенно молодежь, когда у них брачный период начинается.

— Значит, с побегов и начнем.

Бруно много ходил по редукции и видел: в отличие от евреев, уже прошедших огонь и воду, а потому почти не поддающихся перековке, здесь материал был пластичный — одно удовольствие.

— И как мы начнем? — заинтересовался Херонимо.

— Не надо их удерживать, — прямо посоветовал Бруно. — И перестаньте отгонять мамелюков от редукции.

Монах опешил.

— Это как двойной паз, — пояснил Бруно. — Даже если шестеренка попытается выскочить, деться ей некуда — только назад.

Увидел, что его не понимают, и добавил:

— Сделайте мамелюков еще одним частоколом. Никто не выскочит. Наоборот, побеги прекратятся.

Брат Херонимо пожевал губами и потрясенно покачал головой:

— Смело…

Когда Амир нашел-таки Мусу в харчевне, тот смотрел вслед уходящему монаху.

— Ты не поверишь, брат, — криво улыбнулся марокканец, — этот каплун сказал, что они убирают охрану с внешней стороны частокола редукций.

— Ну и что? — не сразу понял Амир.

— Все, кто отправится в лес погулять, наши. Ты понял?

Амир кивнул. Он подобное уже видел, когда король предложил морискам перебираться в Марокко.

— Здесь какой-то подвох. А главное, зачем тебе мелочиться? Что, если всю редукцию взять? Там ведь тысячи три-четыре…

— А зачем я буду рисковать? — резонно возразил Муса. — Да у меня и людей столько нет, чтоб охрану перебить.

— А у кого они есть?

Марокканец с подозрением оглядел Амира.

— А ты, брат, бунтарь…

— А ты — марокканец, — парировал Амир. — И по-настоящему, что такое Орден, не знаешь. Эту заразу лучше сразу выжечь, под корень.

Как только дозорные сообщили, что мамелюки уже здесь, Бруно переговорил с братом Херонимо и лично открыл ворота.

— Скажите им, что желающие могут уходить.

Покрасневший от волнения монах быстро затараторил на индейском языке и несколько раз решительно ткнул рукой в сторону распахнутых ворот. Индейцы загомонили, начали переглядываться, и постепенно из толпы начали выходить самые смелые.

— Подбодрите их, брат Херонимо, — попросил Бруно.

Монах выкрикнул несколько слов, и смельчаки, ухмыляясь, тронулись в сторону ворот.

— Дети, — покачал головой Херонимо, — чистые дети.

Бруно так не считал. Да, материал в целом был податливый, мягкий, но те, кто вышли из толпы, определенно прошли какую-то закалку — в неправильной форме, а потому их всех можно было смело пускать в переплавку.

Толпа замерла. Все смотрели вслед выходящим за ворота соплеменникам и ждали одного: действительно ли их отпустят.

— Может, закрыть за ними? — осторожно начал Херонимо.

— Ни в коем случае, — отрезал Бруно.

И в следующий миг раздался этот вой:

— А-ла-ла-ла-ла!

Индейцы охнули, и почти сразу с той стороны начали кричать.

— Они просят о помощи, — забеспокоился Херонимо.

— Пусть просят.

Толпа волновалась, как озеро в непогоду. А потом крики стихли, и Бруно снова повернулся к индейцам.

— Переведите им, что отныне никто их в редукции силой держать не будет. Напротив, за нарушение порядка их начнут нещадно изгонять за частокол.

— Гениально… — выдохнул брат Херонимо.

Амир переговорил с половиной Сан-Паулу, и все, в общем, держались одной линии. Да, взять новых рабов у каплунов было бы неплохо, но вот начинать войну… присоединиться можно, но не начинать. Все помнили, что прошлое восстание комунерос кончилось поражением. И тогда он забрал своих рабов у Иосифа и двинулся от поселка к поселку.

— А все честно будет? — не отрываясь от разделывания индейской ноги и прикорма собак, интересовался какой-нибудь небогатый землевладелец. — Мне мою долю краснокожих без фокусов отдадут?

— Вы и будете устанавливать правила, — обещал Амир. — Это — единственная гарантия.

Землевладелец хмыкал и соглашался.

Помогало производить впечатление и то, что, с точки зрения местных, Амир был безумно богат. Свита из восемнадцати жмущихся к хозяину рабов позволяла предположить, что на плантациях у него в десятки раз больше, а значит, человек он сильный и уважаемый. И даже его походная одежда, как и то, что он едет впереди вереницы рабов на выпрошенном у Иосифа дешевом муле, а не на безумно дорогом жеребце, лишь говорило в его пользу: скуп, значит, головой думает.