Читать книгу - "Блаженны мертвые - Йон Айвиде Линдквист"

— Да, конечно да. Но теперь мне пора.

Давид замотал головой. Голова его перекатывалась по подушке, и он произнес:

— Не уходи.

Ева улыбнулась одними губами, но в глазах ее читалась грусть.

— Мы еще увидимся, — ответила она. — Нужно только подождать несколько лет. Не бойся.

Он скинул одеяло, протянул руки к потолку — к Еве, стоящей на лужайке, и тут раздался пронзительный вой. Трава, канал, катер, свет и Ева закружились в водовороте, превращаясь в точку, и Давид распахнул глаза. Он лежал в кровати сына, вытянув руки перед собой. С правой стороны доносилось чудовищное завывание, от которого глаза лезли на лоб. Он знал, что смотреть туда нельзя. На его животе свернулась белая гусеница.

Запах дешевого парфюма наполнил комнату, и Давид тут же его узнал. Краем глаза он увидел что-то розовое. Голова не поворачивалась, но он и так знал, что там — тетка из супермаркета, его символ смерти. В поле зрения появилась рука — на запястье болтались разноцветные браслеты, а на кончиках пальцев виднелись крючки.

Нет! Нет!

Он вскинул руки, накрыв гусеницу сомкнутыми ладонями, как колпаком. Крючки замерли сантиметрах в десяти от его рук. Они не могли коснуться живого человека. Гусеница извивалась, щекоча его ладони изнутри, и вдруг он всей кожей, всем телом почувствовал ее мольбу:

Отпусти меня.

Давид затряс головой, вернее попытался. Ему хотелось вскочить с гусеницей в руках и бежать прочь из этого дома, от этого несправедливого мира с его жестокими законами. Но у края кровати стояла сама Смерть, и он был парализован страхом. И все же отпустить Еву он не мог.

Гусеница под его ладонями начала увеличиваться в размерах. Крючки постепенно исчезали из вида. Мольба становилась все тише, Давид теперь едва различал голос Евы, чувствуя, как между ними слой за слоем встает мрак. До него доносился еле слышный шепот:

Если ты меня любишь... отпусти...

Давид всхлипнул и открыл ладони.

— Я тебя люблю.

Улитка на его животе распухла, стала совсем розовой. Она умирала.

Что я наделал, что я...

В поле зрения снова показались крючки. Крючок на указательном пальце пронзил гусеницу, поднял ее, и Давид открыл было рот, чтобы закричать, но прежде, чем крик вырвался из его легких, что-то произошло.

Там, куда вонзился крючок, появилась трещина. Рука замерла прямо перед его лицом, словно для того, чтобы продемонстрировать, что будет дальше. Трещина увеличилась, и Давид увидел, что это не гусеница, а кокон. Из трещины показалась голова, не больше булавочной головки.

Бабочка выскользнула из кокона, и сухая оболочка распалась прямо на глазах. Бабочка еще немного посидела на крючке, то ли для того, чтобы дать обсохнуть крыльям, то ли просто красуясь, затем вспорхнула и поднялась в воздух. Давид провожал ее глазами до тех пор, пока она не исчезла из виду, пролетев сквозь потолок.

Когда он опустил взгляд, рука с крючками уже исчезла, а вой утих. Давид посмотрел на потолок, туда, куда улетела бабочка.

Исчезла.

Рядом с ним зашевелился Магнус, пробормотав во сне:

— Мама...

Давид осторожно вылез из кровати, так, чтобы не разбудить сына. Закрыв за собой дверь, он опустился на кухонный пол и зарыдал. Он плакал, пока не иссякли слезы. Мир снова опустел.

Я верю.

Где-нибудь, когда-нибудь он снова будет счастлив.