Читать книгу - "Зов Ктулху - Говард Филлипс Лавкрафт"

И все же самым страшным местом в доме был не чердак, а сырой и промозглый подвал, внушавший нам, как это ни странно, наибольшее отвращение, несмотря на то, что он находился целиком над землей и примыкал к людной улице, от которой его отделяла лишь тонкая дверь да кирпичная стена с окошком. Мы не знали, стоит ли заходить в него, поддаваясь тяге к чудесному, или же лучше избегать этого, дабы не навредить душе и рассудку. Ибо, с одной стороны, дурной запах, пропитавший весь дом, ощущался здесь в наибольшей степени; с другой стороны, нас пугала та белесоватая грибовидная поросль, что всходила в иные дождливые летние дни на твердом земляном полу. Эти грибы, карикатурно схожие с растениями во дворе, имели прямо-таки жуткие формы, представляя собой отвратительные пародии на поганки и индейские трубки; подобных грибов мне не случалось видеть ни в каких других условиях. Они очень быстро сгнивали и на определенной стадии начинали слегка фосфоресцировать, так что запоздалые прохожие нередко рассказывали о бесовских огоньках, мерцающих за пустыми глазницами окон, распространяющих смрад.

Мы никогда даже в пору самых буйных своих сумасбродств в канун дня всех святых никогда не посещали подвал по ночам, зато во время дневных посещений нередко наблюдали упомянутое свечение, особенно если день выдавался пасмурный и сырой. Была еще одна вещь, более, так сказать, неуловимая, которую, как нам казалось, мы тоже часто наблюдали, весьма необычная вещь, хотя скорее существовавшая в воображении, нежели в действительности. Я имею в виду контур, смутный белесоватый контур на грязном полу что-то вроде тонкого подвижного налета плесени или селитры, который, как нам порой казалось, мы различали среди скудной грибовидной поросли перед огромным очагом в кухне. Иногда нас поражало жуткое сходство этого пятна с очертаниями скрюченной человеческой фигуры, хотя в большинстве случаев такого сходства не наблюдалось, а зачастую и вовсе не было никакого белесого налета. Однажды дождливым днем видение представилось мне намного отчетливее, чем прежде, и еще мне показалось, что я различил нечто вроде испарения легкое, желтоватое и мерцающее, оно поднималось над пятном плесени и улетучивалось в зияющую дыру дымохода. В тот же день я рассказал об увиденном дяде, и хотя он только улыбнулся этому причудливому образу фантазии, в улыбке его, казалось, сквозило какое-то воспоминание. Позднее я узнал что представление, сходное с моим, входило в некоторые смутные старинные поверья, распространенные среди простого люда поверья, связанные с причудливыми зверовидными формами, которые принимает дым, выходя из крупных дымоходов, и с гротескными контурами, которые порой имеют извилистые корни деревьев, пробившиеся в подвал сквозь щели между камнями фундамента.

2

Пока я не достиг совершеннолетия, дядя не спешил знакомить меня со сведениями и материалами, касавшимися страшного дома, которые ему удалось собрать. Доктор Уиппл был консервативным здравомыслящим врачом старой школы и, несмотря на весь свой интерес к вышеописанному месту, остерегался поощрять юный, неокрепший ум в его естественной склонности к сверхъестественному. Сам он считал, что как дом, так и его местонахождение всего-навсего обладают ярко выраженными антисанитарными свойствами и не имеют никакого отношения к сверхъестественному; в то же время он понимал, что если тот ореол таинственности, что окружает дом, возбуждает интерес даже в таком материалистически настроенном человеке, как он, то в живом воображении мальчика ореол этот непременно обрастет самыми жуткими образными ассоциациями.

Дядюшка жил бобылем. Этот седовласый, чисто выбритый, несколько старомодный джентльмен имел репутацию местного историка и неоднократно скрещивал полемическую шпагу с такими прославленными любителями дискуссий и охранителями традиций, как Сидни С.Райдер и Томас У.Бикнел. Он жил с одним слугой мужского пола в георгианском особняке с дверным кольцом и лестницей с железными перилами, стоявшем, ежеминутно рискуя рухнуть вниз, на краю обрыва по ходу Норт-Корт-стрит рядом со старинным кирпичным зданием, где некогда располагались суд и колониальная администрация. Именно в этом здании 4 мая 1776 года дедушка моего дяди кстати, двоюродный брат того знаменитого капитана Уиппла, который в 1772 году потопил на своем капере военную шхуну Гаспи флота Ее Величества голосовал за независимость колонии Род-Айленд. Дни напролет просиживал дядя в своей библиотеке сырой, с низкими потолками, с некогда белой, а теперь потемневшей от времени панельной обшивкой, с затейливыми резными украшениями над камином и крошечными оконцами, почти не пропускавшими света из-за вьющихся снаружи виноградных лоз, просиживал в окружении старинных фамильных реликвий и бумаг, содержавших немало подозрительных ссылок на страшный дом по Бенефит-стрит. Да и не так уж далеко от дядюшкиного дома располагался этот очаг заразы ведь Бенефит-стрит проходит по склону крутого холма, на котором некогда располагались дома первых поселенцев, прямо над зданием суда.

Когда, наконец, мои докучливые просьбы и зрелость лет моих вынудили дядю поведать мне все, что он знал и скрывал о страшном доме передо мной предстала довольно знаменательная хроника. Сквозь все обилие фактов, дат и скучнейших генеалогических выкладок красной нитью проходило ощущение некоего гнетущего и неотвязного ужаса и сверхъестественной демонической злобы, что произвело на меня впечатление куда более сильное, нежели на моего почтенного дядюшку. События, казалось бы, ничуть между собой не связанные, согласовывались удивительным и жутким образом, а несущественные, на первый взгляд, подробности заключали в себе самые чудовищные возможности. Меня одолел новый жгучий интерес, в сравнении с которым прежнее детское любопытство представлялось безосновательным и ничтожным. Это первое откровение подвигло меня на многотрудные изыскания и, в конечном счете, на леденящий душу эксперимент, оказавшийся губительным для меня и моего родственника. Ибо дядюшка все-таки настоял на том, чтобы принять участие в начатых мною изысканиях, и после одной ночи, проведенной нами в том доме, никогда больше не вернулся на свет Божий. Один Господь ведает, как мне одиноко без этой доброй души, чья долгая жизнь была отмечена честностью, добродетелями, безупречными манерами, великодушием и ненасытной жаждой знаний. В память о нем я воздвиг мраморную урну на кладбище Св. Иоанна на том самом, которое так любил По: оно расположено на вершине холма под сенью высоких ив; его могилы и надгробия безмятежно теснятся на небольшом пространстве между старинной церковью и домами и стенами Бенефит-стрит.

В мешанине дат, которой открывалась история дома, казалось бы, нет и тени чего-либо зловещего ни в отношении его постройки, ни в отношении воздвигшего его семейства, состоятельного и почтенного. Тем неменее, уже с самого начала во всем этом было как бы некое предчувствие беды, довольно скоро воплотившееся в реальности. Летопись, добросовестно составленная дядей из разрозненных свидетельств, начиная с постройки дома в 1763 году, отличалась в изложении событий удивительным изобилием подробностей. Первыми жильцами дома были, судя по всему, некто Уильям Гаррис, его супруга Роуби Декстер и дети: Элькана (г.р.1755), Абигайль (г.р.1757), Уильям-младший (г.р.1759) и Рут (г.р.1761). Гаррис был преуспевающим купцом; он вел морскую торговлю с Вест-Индией через фирму Обедайи Брауна и племянников. Когда в 1761 году Браун-старший приказал долго жить и во главе компании встал его племянник Никлас, Гаррис стал хозяином брига Пруденс («Благоразумие»), построенного в Провиденсе, грузоподъемностью 120 тонн, что дало ему возможность возвести собственный домашний очаг, предмет его чаяний со дня женитьбы.