Читать книгу - "Ужас в музее - Говард Филлипс Лавкрафт"

— Вза-й'ей! Вза-й'ей! — завывал сумасшедший, — Й'каа хаа бхо-ии, Ран-Тегот! Ктулху фхтагн! Ей! Ей! Ей! Ран-Тегот, Ран-Тегот, Ран-Тегот!

Крепко связанный безумец, который все это время продолжал, извиваясь, ползти по замусоренному полу, теперь достиг запертой на висячий замок дощатой двери и принялся с грохотом колотить в нее головой. Джонс, обессиленный жестокой схваткой, просто боялся вновь подступить к нему с веревками и ремнями. Маниакальное неистовство, владевшее пленником, тяжело действовало на его истерзанные нервы, и безотчетные страхи, недавно одолевавшие его в темноте, начали возвращаться. Все связанное с Роджерсом и этим музеем производило впечатление глубокой патологии и наводило на мысль о таинственных черных безднах, разверстых за покровом реальности. Джонс содрогался от омерзения при одной мысли о восковом шедевре безумного гения, сокрытом в кромешном мраке за массивной дверью с висячим замком.

А потом произошло нечто такое, отчего по спине у Джонса побежали мурашки и все волосы на теле — вплоть до крохотных волосков на запястьях — встали дыбом от смутного страха. Внезапно Роджерс перестал вопить и биться головой о дверь, принял сидячее положение и склонил голову к плечу, словно напряженно прислушиваясь. По лицу его разлилась злобная торжествующая улыбка, и он вновь заговорил на доступном для понимания языке — только теперь хриплым шепотом, резко контрастировавшим с недавними громогласными завываниями:

— Прислушайся, болван! Напряги слух! Оно услышало меня и теперь идет сюда. Разве ты не слышишь, как Оно с плеском вылезает из водоема, расположенного в конце подземного хода? Я вырыл глубокий водоем, поскольку для Него чем глубже, тем лучше. Оно земноводное — ты ведь видел жабры на фотографии. Оно прибыло на Землю со свинцово-серого Юггота, где города лежат на дне глубокого теплого моря. Оно не может выпрямиться там во весь рост — слишком высокое — и потому вынуждено сидеть или ходить на полусогнутых. Отдай мне ключи, мы должны выпустить Его и преклонить колени перед Ним. Потом мы выйдем на улицу и найдем собаку или кота — или, возможно, какого-нибудь пьяного, — чтобы дать Ему пищу, в которой Оно нуждается.

Джонса привели в смятение не столько слова, сколько тон маньяка. Твердая уверенность и искренность, звучавшие в безумном хриплом шепоте, заражали и убеждали. Под воздействием такого стимула воображение легко могло узреть реальную угрозу в сатанинской восковой фигуре, скрытой за массивной дверью с висячим замком. Зачарованно уставившись на нее, Джонс заметил на дощатом дверном полотне несколько отчетливых трещин, хотя с наружной стороны не имелось никаких следов, которые свидетельствовали бы о попытке взлома. Он задался вопросом, какого размера комната или кладовая находится за дверью и каким образом размещена там восковая фигура. Выдумка маньяка про подземный ход и водоем ничем не отличалась от всех прочих его бредовых фантазий.

В следующий ужасный момент у Джонса перехватило дыхание. Кожаный ремень, которым он собирался привязать Роджерса к чему-нибудь, выпал у него из ослабевших рук, и тело сотрясла конвульсивная дрожь. Он давно мог бы понять, что проклятый музей сведет его с ума, как свел с ума Роджерса, — и вот теперь он действительно спятил. Он спятил, ибо сейчас находился в плену еще более диких галлюцинаций, чем все одолевавшие его немногим раньше. Безумец призывал прислушаться и услышать плеск мифического монстра в водоеме за дверью — и теперь, помоги Боже, он действительно слышал плеск!

Роджерс увидел, как лицо Джонса судорожно исказилось и превратилось в застывшую маску ужаса. Он издал хриплый смешок.

— Наконец-то ты поверил, болван! Наконец-то все понял. Ты слышишь Его, и Оно идет сюда! Отдай мне ключи, идиот! Мы должны засвидетельствовать поклонение и услужить Ему!

Но Джонс уже лишился способности внимать человеческим речам, безумным ли, разумным ли. Парализованный страхом, он неподвижно застыл на месте в полуобморочном состоянии, не в силах прогнать жуткие видения, фантасмагорически мелькающие перед умственным взором. Он действительно слышал плеск. И действительно слышал грузную шаркающую поступь огромных мокрых лап по твердой поверхности. Кто-то действительно приближался. Из щелей в дощатой двери потянуло тошнотворным звериным запахом, похожим и одновременно не похожим на зловоние, исходящее от клеток с млекопитающими в зоосадах Риджентс-парка.

Джонс уже не сознавал, говорит Роджерс или нет. Он потерял всякую связь с реальностью и обратился в живое изваяние, одержимое видениями и галлюцинациями столь противоестественными, что они, казалось, обретали материальность и собственное независимое существование. Он явственно слышал тяжелое сопенье или фырканье, доносившееся из неведомой черной бездны за дощатой дверью, а когда в его слух вторгся трубный лающий звук, он сильно усомнился, что источником последнего является крепко связанный маньяк, чей образ сейчас дрожал и расплывался у него перед глазами. Фотография кошмарной восковой фигуры упорно всплывала в сознании. Такое творение не имеет права на существование. Разве оно не свело его с ума?

Едва Джонс успел задаться этим вопросом, как получил новое свидетельство своего безумия. Кто-то возился с внутренней щеколдой массивной двери, снаружи запертой на висячий замок. Кто-то шарил, похлопывал, постукивал по доскам. Глухие удары по толстому дверному полотну становились все громче и громче. Зловоние усилилось. И теперь в дверь колотили со злобной решимостью, точно тараном. Раздался зловещий треск… появилась широкая трещина… накатила волна смрада… одна из досок выпала, вышибленная мощным ударом… в проеме показалась черная лапа с крабьей клешней…

— Спасите! Помогите! Боже, помоги мне!.. А-а-а-а-а!..

Ныне Джонсу стоит огромных трудов вспомнить, как он вдруг избавился от паралича, вызванного ужасом, и обратился в паническое бегство, до странности напоминавшее фантасмагорическое стремительное бегство, порой происходящее в самых жутких кошмарных снах, — ибо он чуть ли не одним прыжком пересек мастерскую, рывком распахнул наружную дверь, которая с грохотом за ним захлопнулась и защелкнулась на замок, взлетел по истертой каменной лестнице, прыгая через три ступени, опрометью выбежал из сырого двора, мощенного булыжником, и помчался куда глаза глядят по убогим улочкам Саутварка.

Больше он ничего не помнит. Джонс не знает, как он добрался до дома, и сильно сомневается, что нанимал кеб. Скорее всего, движимый слепым инстинктом, он бежал всю дорогу — через мост Ватерлоо, по Стрэнду и Чаринг-Кросс-роуд, по Хэймаркет и Риджент-стрит до своего квартала. Он все еще был в причудливом наряде, составленном из разных частей музейных костюмов, когда пришел в себя настолько, чтобы вызвать врача.

Через неделю невропатолог разрешил Джонсу встать с постели и выйти на улицу. Врачам он мало чего рассказал. Вся эта дикая история попахивала откровенным безумием и бредом, и он счел за лучшее промолчать. Несколько оправившись, он внимательно просмотрел все газеты, скопившиеся в доме с той ужасной ночи, но не нашел ни единого упоминания о каком-либо странном происшествии в музее. Что из пережитого произошло в действительности? В какой момент кончилась явь и началось кошмарное сновидение? Может, он повредился рассудком в темном выставочном зале и драка с Роджерсом просто привиделась ему в бреду? Он выздоровел бы скорее, если бы нашел ответы на мучительные вопросы такого рода. Он наверняка видел проклятую фотографию восковой фигуры, которую Роджерс называл «Оно», ибо только больное воображение гениального безумца могло породить столь богомерзкого монстра.