Читать книгу - "Да будет воля моя - Евгений Кузнецов"

продать душу дьяволу за близость с тобой. Так неужели он не заплатил бы из своего кармана за какие-то несчастные несколько суток аренды квартиры в обмен на ночь с известной фотомоделью?

— Я не такая! — с вызовом ответила Милана, прекрасно понимая, что в глазах Маммона она именно так и выглядит, а значит, такой и является на самом деле.

— Ты хочешь сказать, что я ошибся в тебе и напрасно трачу с тобой свое время?

— Нет.

Маммон смягчился:

— Не жалей о потраченных деньгах, вскоре ты им счет потеряешь.

— Маммон, объясни, зачем мы здесь?

— Ты разве не уразумела? Чтобы воссоздать видимость твоей спальни.

— Я не о том говорю.

— А я о том. Выгружай вещи и расставляй все по своим местам. А я пока приму душ, что-то умаялся я от переезда.

Маммон действительно вышел в прихожую и скрылся за дверью ванной комнаты. Милане не оставалось ничего другого, как приниматься за работу в одиночку. Она спустилась в темный двор к машине. Подсвечивая себе телефонным фонариком, достала из багажника объемный тюк с постельным бельем и торчащими из него треногами. С трудом перетаскивая громоздкий и тяжелый тюк с места на место, она кое-как подняла его на второй этаж и занесла в прихожую.

Милана прошла в спальню и критически оглядела ее. Обои по цвету и рисунку лишь отдаленно напоминали обои в ее спальне, но если не придираться, то разница не бросалась в глаза. А вот большая часть мебели явно была лишней. Убогий двухсекционный платяной шкаф у стены, продавленное кресло с потертой и потрескавшейся обивкой из кожзаменителя, торшер, высокая этажерка с какими-то книгами — весь этот хлам нужно было вынести в прихожую, а еще лучше выбросить на помойку. Журнальный столик можно было и оставить. Ну а двуспальная кровать из древесного массива в целом мало отличалась от любой другой. Застели ее атласным бельем антрацитно-черного цвета — и будет не отличить от ее собственной. Также радовало наличие плазменной телевизионной панели, вполне схожей с ее «Самсунгом». Но вот жалюзи на окне выбивались из антуража. Милана мысленно отдала должное Маммону, который настоял на том, чтобы взять с собой ее темно-вишневые портьеры. После всего оставалось лишь повесить «Кандинского» над кроватью, расставить вокруг кровати треноги с осветительными софитами да по углам высокие напольные вазы — и готово!

Милана принялась за работу. И все-таки тревожные мысли не оставляли ее.

— Зачем, черт побери, ему понадобилось превращать эту конуру в мой дом? — пробормотала она себе под нос, сбрасывая на пол хозяйское постельное белье.

Маммон вернулся из ванной комнаты обнаженным, посвежевшим и, как обычно, благоухающим ароматическими отдушками. Густые черные волосы на его груди слиплись от воды в сосульки. Он остановился на пороге спальни и, почесывая выпирающий живот, оглядел преобразившуюся обстановку.

Увиденное Маммону понравилось, и он торжественно произнес:

— Санкта санкторум![11]

Наводя последний лоск, Милана не заметила Маммона. Лишь услышав его хриплый голос, она обернулась:

— Прекращай говорить на непонятном языке.

Маммон, раскинув руки, вошел в спальню, словно в святилище:

— Я выразил радостные чувства свои, что сие место священно, ибо в скором времени его посетит мой господин.

— Да? А я думала, я сняла его для себя.

Маммон проигнорировал ее слова, что для Миланы было уже вполне привычным делом, и спросил:

— Есть ли поблизости какая-нибудь торговая точка, где в это позднее время можно было бы приобрести техническое средство визуальной фиксации?

— Это же Краснодар! Тут когда угодно можно купить что захочешь. А зачем тебе понадобилась видеокамера?

— Не мне, а тебе. Приведи себя в порядок, и поедем.

Маммон вышел из спальни и вернулся в ванную. Милана нахмурилась. Кое-что прояснилось, но догадок от этого не стало меньше. Она поправила волосы, разгладила сарафан и вышла вслед за Маммоном в прихожую.

Глава 6

На ярко освещенную уличными фонарями автомобильную парковку перед торговым центром въехал черный «Гелендваген» с крутыми номерами и остановился прямо на тротуаре напротив автоматических стеклянных дверей. Пешеходы с заметным недовольством посторонились, но возмущаться никто не стал.

Милана выключила зажигание и повернулась к безмолвствующему Маммону:

— Маммон, ты можешь мне объяснить, зачем мне видеокамера? Я должна буду что-то заснять? Или кого-то?

— Ну надо же, ум и красота в одном теле. Ты не перестаешь меня радовать.

— Кончай издеваться. Ответь на вопрос.

— Всему свое время. А сейчас пойдем пошопимся. Вроде бы нынче принято именно так выражаться?

Не дожидаясь ответа на риторический вопрос, Маммон выбрался из темного салона машины на освещенный тротуар.

Милана догнала его уже перед самыми дверями и по-свойски взяла под руку:

— Хотел от меня сбежать?

Маммон, по обыкновению, ничего не ответил, но Милане было глубоко наплевать на его молчание. Ей было приятно ловить на себе заинтересованные взгляды встречных мужчин и завистливые женские взгляды.

В торговом центре, несмотря на поздний час, было довольно многолюдно. Молодежь тянулась на фудкорт, а посетители постарше неспешно переходили от павильона к павильону, и лишь сонный охранник, как ослик на привязи, бесцельно бродил по атриуму. По внутреннему радио звучала легкая музыка, созданная новейшим изобретением человечества — нейронной сетью.

Милана неловко оступилась на движущемся полотне эскалатора и повисла на руке Маммона.

Он бережно поддержал ее:

— Будь осторожней. Я в ответе за тебя, пока ты не достигла цели своих устремлений.

Милана прильнула к нему и поцеловала в губы, после чего заглянула в его прозрачные глаза и прямодушно спросила:

— Скажи мне, кто ты, Маммон?

Маммон вдруг с силой ударил ногой по ограждению эскалатора. Автоматически сработал механизм блокировки, и полотно резко остановилось. Спереди и сзади послышался недовольный ропот.

— Ты хочешь проникнуть ко мне в душу?

Милане вдруг почудилось, что сквозь непринужденную лаунж-музыку прозвучали раскатистые удары литавров и хор мужских утробных голосов нараспев затянул: «О-о, Ми-ла-на. О-о, будь с на-ми. О-о, Ми-ла-на. О-о, будь с на-ми…»

— Почему бы и нет?

— Хорошо, я скажу тебе, кто есть я, ведь ты все равно ничего не поймешь.

— Даже так?

— Я вовсе не желаю унизить тебя или оскорбить. Просто — чтобы постичь чужую душу, нужно иметь к ней мерки. У меня к твоей есть, а у тебя — нет. Хотя ты уже должна была бы догадаться, кто есть я.

У Миланы пробежали мурашки по спине от леденящего душу взгляда «остекленевших» глаз Мамммона. Литавры в ее ушах зазвучали быстрее и громче, заглушая все внешние звуки, а утробные мужские голоса ускорились, продолжая нараспев повторять одно и то же: «О-о, Ми-ла-на. О-о, будь