Читать книгу - "DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина"

почувствовал, что он говорит теперь с новыми интонациями – немного взволнованно, но с явным удовольствием. Ему нравились игрушки, он гордился тем, что в них разбирается и на них зарабатывает. И, если мне действительно нужна была эта странная работа, следовало прямо сейчас брать быка за пластмассовые рога.

Я подошел к другому шкафу. В нем лежали красный пистолет, золотая рыбка со светло-голубыми водянистыми глазами и сильно потрепанное, с дырками на сгибах поле настольной игры «Большое космическое путешествие».

– Из «Веселых картинок», – пояснил Кособуцкий.

Хотя здесь мне не требовалось подсказок: в детстве у меня тоже была такая игра. Как-то раз я взял ее с собой на поляну, но ночью прошел дождик, и наутро от поля остались лишь растекшиеся по траве бумажные обломки космолетов и кусочки тел инопланетных воинов. Я убедил себя тогда, что все эти космические рыцари, крокодилы и стальные акулы ожили во тьме, бились и разодрали друг друга в ошметки.

Я ходил от шкафа к шкафу. В одном из них меня поразил гранатомет РПГ-7, выглядевший совершенно настоящим. В другом – набор разноцветных индейцев, среди которых особенно выделялся сидящий в неудобной позе вождь с безумными закатившимися глазами и зажатой в руке курительной трубкой. Я смотрел на все эти фигурки, пистолеты, машинки и конструкторы и с досадой думал, что не могу даже приблизительно понять их ценность.

А потом я увидел подъемный кран – в точности такой, как на аватарке у Кособуцкого. И в голове ярко полыхнула догадка: почему бы коллекционеру не использовать вместо фотографии свой самый главный экспонат?

– Юр, вот этот кран, мне кажется.

– Ах ты жук! – восхитился Кособуцкий. – По картинке моей догадался, да? Ну, молодец, варит котелок. Ну чего, как обещал – работа твоя.

Я понятия не имел, во что одеться на первый выезд. Требовалось что-то траурное. Я порылся в шкафу и попытался вспомнить, как выглядели похоронные агенты из моего детства: тот, что приходил к нам после смерти деда, и другой, устраивавший похороны папы.

Отец умер нелепо. Он как-то вызнал, что в наш «Детский мир» привезли настольную электромеханическую игрушку «За рулем». Я не совсем понимал, что это такое, но папа читал про нее в журнале и очень хотел достать. За окнами уже стемнело, моросил безнадежный осенний дождь, но отец помчался в «Детский мир» как угорелый. Успел, купил. А потом переходил дорогу возле нашего дома, и его убила потерявшая управление машина.

Эту смерть я никак не мог принять. Когда ушел дед, меня точно разорвало, и из образовавшихся прорех потекли бесконечные слезы, боль и обида. Но дед умер понятно – старым, хворым и в больнице. Отец – катастрофически неправильно. Как можно умереть в тридцать два года? Как можно умереть, зажав под мышкой игрушку? Как можно умереть в пятидесяти метрах от своего дома?

Мозаика этой смерти не складывалась в моей голове, я не понимал, за что и на кого мне обижаться. Бестолково спрашивал у мамы, что случилось с «За рулем», разлетелись ли по дороге игрушечные машинки, и собрал ли их кто потом. Представлял отца поломанной куклой в черной картонной коробке. И наотрез отказался идти на похороны – не желал видеть, как навсегда прячут эту коробку в земляной шкаф.

Позднее мне много ночей подряд снился странный сон: я слышал звонок в дверь и понимал, что отец наконец-то вернулся. Он приносил маме огромный, с нее размером, букет могильных пластмассовых цветов. А мне – игру «За рулем». Не такую, как в журнале, – всего с одной машинкой, и не на магните, а на длинной пружинке. Еще в наборе была фигурка пешехода. Его полагалось, оттягивая пружинку, сбивать машиной с невероятно громким щелчком. За окнами менялись сезоны, шли годы, а мы все стреляли пружинкой. Мама смотрела на нас, улыбалась, старела и что-то нам тихонько бормотала. И вот у нее не лицо, а череп из щербатого желтого пластика; вот ей уже нечем на нас смотреть, но она все равно склабится костяными челюстями и тихо ими щелкает…

Агент, занимавшийся погребением отца, носил черные джинсы и коричневый кардиган. Я решил позаимствовать этот скорбный образ. А прическу украл у дедушкиного похоронщика – зализал волосы на прямой пробор. Посмотрел в зеркало – получилось уважительно и траурно…

Кособуцкий выделил мне для пробы холодный заказ. Холодными в конторе называли визиты к часто переезжавшим или к живущим на съемных квартирах семьям. Такие люди редко таскают за собой хлам, и вероятность добыть у них ценное была невелика. Но для проверки сил они вполне годились.

Кособуцкий заранее разъяснил мне экономику предприятия:

– Я компенсирую траты и даю комиссионными четверть от маржи. Если вдруг у тебя какие-то хитрые мысли в голове забродят, то лучше трижды подумай. У нас нет устоявшегося рынка: кому-то и голимый новодел нормально, кому-то – копия на тридэ-принтере. Но у меня уже большая база людей, которым нужна только аутентичная игрушка из детства. Если в хорошем состоянии, без трещин и сколов, то меньше, чем за тысячу, не уйдет. Есть игрушки, которые я и за десятку легко продам. Однажды серьезному человеку из «Роснефти» коллеги искали в подарок старые игрушечные бензовозы – я тогда триста косых поднял, притом что ни одной редкости в наборе не было. В общем, ловить клиентов, договариваться с ними, доить их – это мое дело. А твое – добывать игрушки.

Потом Кособуцкий скинул мне циклопический файл с описаниями наиболее ценных лотов, предупредив, что часть инфы уже устарела. Я в муках одолел тысячу страниц, почти ничего не запомнил и решил положиться, как и рекомендовало начальство, на интуицию и смекалку. Так что на холодный заказ я ехал условно траурным, условно компетентным и безусловно не понимающим, во что вообще ввязался.

В подъезде было темно и пахло кошками. Я подумал, что, обоссав квартиру и резиновый коврик перед дверью, кошка случайно становится бессмертной. Похожие стремления – желание вплестись в вечность – есть у граффитчиков и резчиков матерщины на партах и скамейках. Но настенную живопись закрашивают, парты и скамейки меняют, а вот моча остается с домом навсегда. И даже через полсотни лет, когда сменятся несколько мурчащих поколений, ноты запаха самой первой кошки все еще будут звучать во тьме обветшалого подъезда…

Я топтался у двери и никак не решался постучать. Несвоевременно припомнил, как провалилась игрушечная распродажа, которую я затевал ради спасения деда, и испугался, что снова облажаюсь. А потом вдруг в мои легкие ворвалась сладкая травянистая свежесть, словно