Читать книгу - "КлаТбище домашних жЫвотных - Стивен Кинг"

Он сполз с кровати и поплелся в ванную, почти ничего не соображая, в полуобморочном состоянии из-за лютого похмелья. Еле успел грохнуться на колени перед унитазом и изверг из себя все вчерашнее пиво, не принятое организмом.

Закрыв глаза, он стоял на полу на коленях, пока не почувствовал, что сможет подняться. Нащупал ручку на бачке унитаза, спустил воду. Потом подошел к зеркалу, чтобы посмотреть, красные ли у него глаза, но зеркало было завешено простыней. Только теперь Луис вспомнил. Рэйчел, не признававшая старых обычаев и, по ее собственному утверждению, мало что помнившая о них, теперь завесила все зеркала в доме и снимала обувь перед входной дверью.

Никакой олимпийской сборной по плаванию, тупо подумал Луис, вернувшись в спальню и сев на кровать. Привкус прокисшего пива еще держался во рту и в горле, и Луис поклялся (не в первый и не в последний раз), что никогда больше не прикоснется к этой отраве. Ни олимпийской сборной по плаванию, ни университета, ни обращения в католичество, ни летнего лагеря — ничего. Его кроссовки сорвало с ног; свитер вывернулся наизнанку; его ладное тельце крепенького карапуза почти разорвало в клочья. Его бейсболка была вся в крови.

И сейчас, сидя на кровати, под шум дождя за окном, Луис, мучимый кошмарным похмельем, с раскалывающейся головой, еще сильнее ощущал свое горе. Оно пришло словно серый призрак уныния из чистилища. Пришло и разъяло его на части, лишило последних остатков мужества, повергло в безысходную тоску, и Луис разрыдался, закрывая лицо руками и раскачиваясь взад-вперед, и в голове билась мысль: он отдал бы все, чтобы вернуть себе сына. Все, что угодно.

41

Гейджа хоронили в два часа дня. К тому времени дождь прекратился. Небо было по-прежнему затянуто тучами, и большинство скорбящих пришли с черными зонтами, предоставленными похоронным бюро.

Сама церемония была светской, однако по просьбе Рэйчел распорядитель похорон прочел отрывок из Евангелия от Матфея, начинавшийся со слов «пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне». Луис стоял на краю могилы и смотрел на своего тестя, стоявшего на другой стороне ямы. На мгновение их глаза встретились, но Гольдман тут же отвел взгляд. Сегодня в нем уже не было боевого задора. Мешки под глазами напоминали почтальонские сумки, тонкие белые волосы, выбивавшиеся из-под кипы, были похожи на ниточки паутины на ветру. Седая щетина на щеках как никогда придавала ему сходство с пьяницей. Он производил впечатление человека, который не совсем понимает, где он находится и что происходит вокруг. Луис пытался найти в своем сердце хоть каплю жалости к этому старику, но жалости не было.

Белый гробик Гейджа — замок, видимо, починили — стоял на двух хромированных полозьях над могильной коробкой. Края могилы были выложены искусственным дерном такого свирепо-зеленого цвета, что он резал Луису глаза. На этом неуместно веселом и ярком газоне стояло несколько корзин с цветами. Луис оглядел кладбище поверх плеча распорядителя похорон. Этот участок располагался на низком, пологом холме, покрытом надгробиями и семейными склепами, среди которых был монумент в римском стиле с высеченным на нем именем ФИППС. Над скатом крыши ФИППСа виднелось что-то желтое. Луис смотрел и никак не мог сообразить, что это такое. Он продолжал разглядывать это странное желтое нечто, даже когда распорядитель похорон объявил: «А теперь склоним головы и почтим память усопшего тихой молитвой в наших сердцах». Лишь через пару минут Луис разгадал загадку. Бульдозер. Бульдозер, припаркованный у подножия холма, чтобы его не видели скорбящие. Когда все закончится и гроб Гейджа опустят в могилу, Оз затушит сигарету о подошву своего узясного ботинка (могильщиков и подсобных рабочих, разбрасывающих окурки на кладбище, почти всегда увольняли без промедления; окурки на кладбище — дурной тон, слишком много клиентов умерло от рака легких), заберется в кабину бульдозера, заведет свою адскую машину и засыплет Гейджа землей, навсегда отрезав его от света солнца… по крайней мере до второго пришествия, когда воскреснут мертвые во Христе.

Воскреснут, да… ты опять о воскрешении

(хотя сам, черт возьми, знаешь, что думать об этом не стоит).

Когда распорядитель похорон сказал: «Аминь», — Луис взял Рэйчел за руку и увел прочь. Она пыталась возражать — ей хотелось побыть там подольше, пожалуйста, Луис, — но Луис был тверд. Они подошли к машинам. Луис увидел, как распорядитель забирает у скорбящих черные зонты с названием похоронной конторы на ручках и передает их помощнику. Тот составлял зонты в большую подставку, которая выглядела совершенно сюрреалистично на фоне мокрого искусственного газона. Луис держал Рэйчел под локоть правой рукой, а левой сжимал руку Элли в белой перчатке. Элли была в том же самом платье, которое она надевала на похороны Нормы Крэндалл.

Джад подошел к ним, когда Луис уже усадил своих дам в машину. Выглядел старик так, словно у него тоже была тяжелая ночь.

— Ты как, Луис? Нормально?

Луис кивнул.

Джад наклонился и заглянул в машину.

— Как вы, Рэйчел?

— Нормально, Джад, — прошептала она.

Джад бережно прикоснулся к ее плечу и повернулся к Элли.

— А ты, малышка?

— Нормально. — В подтверждение Элли продемонстрировала улыбку до ушей.

— А что там у тебя за снимок?

Сначала Луис подумал, что Элли не станет показывать фотографию Джаду, но она все-таки отдала ему карточку, хотя было видно, что девочка страшно стесняется. Джад держал снимок в своих огромных руках с неуклюжими на вид пальцами — пальцами, предназначенными для того, чтобы перебирать механизмы гигантских локомотивов или сцеплять вагоны в железнодорожном депо, — но эти же самые пальцы извлекли пчелиное жало из шеи Гейджа с отработанной ловкостью фокусника… или хирурга.

— Какая хорошая фотография, — сказал Джад. — Ты катаешь его на санках. Ему, наверное, нравилось, когда ты катала его на санках, да, Элли?

Элли кивнула и расплакалась.

Рэйчел хотела что-то сказать, но Луис сжал ее руку: пожалуйста, помолчи.

— Я его много катала, — произнесла Элли сквозь слезы. — А он смеялся. А потом мы возвращались домой, и мама делала нам какао и говорила: «Несите ботинки в прихожую», — и Гейдж хватал все ботинки и кричал: «Тинки! Тинки!» — так громко, что уши потом болели. Помнишь, мама?

Рэйчел кивнула.

— Да, хорошее было время, — сказал Джад, возвращая карточку Элли. — Пусть он умер, Элли, но он останется в твоей памяти.

— Я буду его помнить, — ответила она, вытирая слезы. — Я любила Гейджа, мистер Крэндалл.

— Я знаю, малышка. — Он наклонился, поцеловал Элли в щеку, а когда выпрямился, сурово посмотрел на Луиса и Рэйчел. Рэйчел нахмурилась, озадаченная и немного обиженная. Она не понимала, что означал этот взгляд. Но Луис понял сразу. Что ты сделаешь для нее? — вопрошали глаза старика. Твой сын умер, но дочь-то жива. Что ты сделаешь для нее?