Читать книгу - "Усмешка тьмы - Рэмси Кемпбелл"

– Мне нужно было все узнать у нее. Взять интервью. Да и не неделю же я там был!

– Почти неделю, если точность так для тебя важна, – фыркает она. Яркий купол Святого Павла проплывает мимо, напоминая мне цирковую палатку. Машина быстро мчит вдоль Кэннон-стрит, будто подстраиваясь под нетерпеливый голос Уоррена:

– Ну так и что?

– Что – и что? – слышу я собственный голос. – Если вы знали, что она – это она, то на кой сейчас допытываетесь? – звучит так, будто я ухожу в глубокую оборону, и я спешно добавляю: – Забудьте. Все, что вам нужно об этом знать – я и сам не догадывался, что Вилли – это она, а не он.

– Что-то у тебя явно не то с картиной мира, – говорит Уоррен. – Наверное, ты слишком много времени проводишь за компьютером.

– Я вам вот про что толкую: я не знал об этом до тех пор, пока своими глазами ее не увидел. Это же Интернет, опомнитесь. Никогда не знаешь, кто там, по ту сторону экрана.

– Именно в Интернет мы и заглянули, – сказал Уоррен. – На следующий же день, как ты отбыл. И все узнали.

– Вы, наверное, больше моего понимаете в тамошнем поиске. Я как только ни искал – выпадал только «Вилли», никак не Вильгельмина.

– Так ты и скажешь Натали? – произносит Уоррен тоном тюремщика, и сходство лишь усиливается, когда мимо нас проплывает подсвеченный Тауэр.

– Да, потому что это правда. Погодите, вы ей уже что-то наговорили?

– Конечно, – изрекает Биб.

– Могу я узнать, что именно?

– Эй, Саймон, может, хватит? – осведомляется Уоррен. – Ты не настолько глуп, как хочешь нам сейчас показать.

– Может, вы хотя бы проясните, когда вы это ей сказали.

– Сразу как узнали, разумеется, – говорит Биб.

Получается, Натали уже была в курсе, когда слала мне письмо в Ракушечник. Теперь я понимаю и то, на какой ответ она надеялась, и то, почему ее следующее письмо было столь сдержанным. Стараясь не встречаться взглядом с Биб, изучающей меня в зеркале заднего вида, я смотрю прямо перед собой. За окном проносится мост к Саутворк. Минуту спустя мы уже под аккомпанемент покрышечного скрипа тормозим у школы Марка.

Дети с электрическим фонариками на штакетинах зазывают последние автомобили к заранее заготовленным парковочным местам на школьном дворе. Две группки детишек распевают «Храни Вас Бог в веселье, господа», приветствуя прибывающие родительские делегации. Когда наше авто притормаживает, я выпутываюсь из ремня безопасности.

– Простите за спешку, но я хочу поскорее увидеть Марка, – говорю я и, едва Уоррен останавливает машину полностью, выскакиваю наружу. Снежинки искрятся в темном воздухе – этакие точечные дефекты на старой, но милой сердцу кинопленке. Колеблющиеся огни искажают тени своих носителей и отправляют их в пляс по двору. Пока я лавирую между родителями, колядка замолкает, оставляя в голове искаженное эхо: храни вас бог-висельник. Я почти у дверей, когда вижу, что ближайший ребенок слева от них – директриса.

– Мисс Мосс! – окликаю я ее. – Мы уже встречались. Саймон Ли Шевиц.

Ее взгляд оскорбительно придирчив, и в голову мне закрадывается параноидальная, не самая приятная мыслишка: видимо, Хэллораны должны за меня поручиться, чтобы меня тут все приняли за своего. – Я с Натали Хэллоран, если помните, – добавляю я, но даже это, похоже, ее не колышет. Меня продолжают воспринимать так, будто я дьявол, щеголевато отплясывающий пред невинными агнцами.

Дрожь хватает меня за шею и скользит цепкими пальчиками вниз по позвоночнику, и этот внезапный озноб я использую как предлог зайти наконец-то в здание школы. Что ж, если мисс Мосс захочет остановить меня, ей придется хватать меня за руку – или по крайней мере окрикнуть. Но она не делает ни того, ни другого, и я бросаюсь вслед за двумя родителями – во всяком случае, за двумя парочками – в актовый зал.

Ряды складных сидений почти заполнены. Мужчина садит на плечи маленького мальчика, чтобы малыш мог видеть сцену, отделенную перегородкой от выхода. Левая половина сцены пустует, на правой – декорация в из фанеры с намалеванным на ней ночным небом с одной-единственной огромной звездой. Пока я ищу взглядом Натали, где-то на периферии мне является забавное – странное, по меньшей мере – видение: малыш делает стойку на плечах мужчины, а затем кувыркается как заправский цирковой акробат. У меня нет времени долго пялиться, дабы убедить себя в том, что ничего подобного я не видел. Я нашел Натали в третьем ряду, где она зарезервировала только два места.

– Вот ты где, – говорит она с холодком, когда я сажусь рядом с ней.

Дети глядят в ночное небо. Она поднимает руку, и я боюсь, что она вот-вот залепит мне пощечину – но нет, она всего лишь указывает на сцену. Рядом с «небом» появляется Марк в полосатом головном уборе и халате, замечает нас, машет рукой, улыбается мне – весь в радостном предвкушении. Мне кажется, или он царапает себе запястье? Его фигурка исчезает за кулисами, прежде чем мне удается что-нибудь рассмотреть, и как раз в этот момент в конце ряда появляются его бабушка и дедушка. Как только я прихожу к выводу, что придется все-таки пожертвовать своим местом в пользу Биб, доброхот справа от нас садит свою маленькую дочурку на колени, и Хэллораны устраиваются рядом со мной.

– Мы уже думали, что кто-то посторонний занял наши места, – замечает Биб.

– Марк выступает, – шепчет Натали. – Давайте просто посмотрим.

На сцену выходят Иосиф и избыточно беременная подушкой Мария – их появление встречено приглушенным смехом. Они меряют шагами «звездный» участок сцены – от края до края, пока маленькие статисты не меняют декорацию. В конце концов библейская пара находит хлев на ночь – но им приходится выжидать «на улице», пока дети усыплют сцену сеном и рассадят плюшевых животных: слона и целый батальон мишек, вызывающих очередной приступ доброго смеха у публики. Четверо самых высоких детей укрывают хлев простыней, пока Иосиф с Марией прячутся под ним. В свете прожектора нарисованные фосфорной краской звезды светятся, а маленькие актеры, несущие игрушечную овцу, распевают «Пока пастух внимает стаду по ночам». Простыня внезапно начинает трястись, будто библейская пара под ним занимается чем-то далеко не библейским – не поэтому ли мне вдруг становится несколько неловко? Что-то в постановке явно не ладится: учитель-суфлер взывает к сцене отчаянными жестами и так энергично трет проплешину на голове, словно задумал избавиться от оставшихся, и без того редких, волос, и я вдруг начинаю всерьез волноваться за Марка.

Держатели простыни, печатая шаг не хуже римских солдат на параде, отходят в сторону, показывая зрителям, что Мария разрешилась от бремени. Она лежит на сене и прижимает к себе куклу в пеленках. Иосиф стоит рядом с ошеломленным выражением – психологически весьма и весьма точным и потому преступно комичным. Мое придушенное нервное хихиканье удостаивается тяжелого взгляда Биб, и я несказанно рад тому, что пастухи заводят «Однажды во царственном граде Давида». Песня успокаивает мне нервы почти до конца первого акта.