Читать книгу - "Все оттенки падали - Иван Александрович Белов"

ей говорю: «Бабуленька, родненькая, лахудрушка распрекрасненькая моя, давай, как обычно, золотишка найду или жахну по-быстренькому тебя, только не надо звезды». А она уперлась, вынь да положь. А если хозяйкин приказ не исполню…

– Останешься вечным рабом, – закончил за него Рух.

– Ага. – Василий тяжко, с надрывом вздохнул. – Вот я и решил: все одно пропадать, так хоть девок на прощанье пощупаю.

– Умная мысль, – одобрил Бучила. По-человечески нечистого было жалко, а по правде ведь сам виноват. Пальцы и прочие нужные в хозяйстве части тела надо беречь. Раз влип, выпутаться будет ой как непросто. Выход есть только один: хозяйка должна освободить по собственной воле. Ни угрозы, ни убийство здесь не помогут. Собственная воля, и точка. А кто будет рубить курицу, несущую золотые яйца? То-то и оно. Рух вытащил бутылку, глотнул и передал черту. – На, прими для души.

Василий схватил водку и присосался младенчиком к мамкиной титьке, булькая, отфыркиваясь и дергая кадыком.

– Ну хватит. – Бучила отобрал бутылку.

– Пить хочу, горло спеклось. – Вася проводил пойло жадным взглядом и облизнул тонкие черные губы. – Жалко, что ли, тебе?

– Если пить хочешь, снега поешь. У плетня черпай, там желтей. – Рух ушел в предбанник, снял с колышка драный тулуп и, вернувшись, укутал погибающего от жажды Василия с головой.

– Спасибо за заботу, – буркнул черт. – Только я не озяб.

– На рога нахлобучь, – посоветовал Рух. – В люди тебя вывести собираюсь.

– В люди?

– Ну. – Бучила неопределенно махнул рукой, допил водку и зашвырнул бутылку в сугроб. – Сочувствие у меня внезапное открылось к тебе, дураку. Айда в кабак, пьяным и старухе в вечное услужение проще идти.

Дверь нелюдовского кабака «Ерофеев двор» с грохотом распахнулась, и появившийся на пороге дюжий бородач швырнул с крыльца мужичонку в разорванном зипуне. Мужичок пролетел мимо Руха с Василием, шмякнулся в коричневый от конского навоза снег, перевернулся на спину и гнусаво замычал.

– Пшел вон, выпороток свинячий! Нет денег – не суйся. – Бородач погрозил кулаком, смерил Руха с Василием оценивающим взглядом и предупредил: – А у вас, морды ряженые, деньга есть? Или тоже норовите на дармовщину хлебнуть?

– И тебя с праздником, Ерофей, – вкрадчиво отозвался Рух.

– Заступа? – ахнул кабатчик.

– Он самый, только тсс, я тут в таинственной тайне.

– Какая честь, какая честь, – мелко закланялся Ерофей. – Народу у меня тьма, но для вас с… – Он растерянно посмотрел на Василия.

– Сыночек мой, Васенька, – пояснил Бучила. – Столько лет в разлуке, крайне душещипательная история.

– Ага, сыночек. – Ерофей передернулся. – Заходите, лучшее место найду.

– Не надо, Ерофей, ты штоф беленькой вынеси мне. – Рух протянул монету.

– Обижаешь, Заступа. – Кабатчик убрал руку за спину. – Я тебе по гроб жизни должник. Заходите, обогрейтесь чутка, я сейчас, из личных запасов.

Кабак встретил чадным жаром, шумным разноголосьем, молодецкими криками и нестройными песнями. Под низким потолком плавали клубы табачного дыма, с ног валили запахи пота, жареного лука и подгоревшего сала. Нелюдовские мужики и заезжие гости хлестали пиво и водку, хрустели капустой, орали здравицы [18] и швыряли куриные кости под стол. Возле печки расположились трое дворян, смотрящих на пьяную чернь с неприкрытым презрением. У дальней стены с грохотом сдвигала чаши компания усатых драгун в красных мундирах. В зале яблоку было негде упасть, сновали взмокшие половые, жеманно хохотали ярко накрашенные гулящие девки. Справа от входа с грохотом перевернулись лавки, разлетелась посуда, мужики затеяли драку.

– Содом и Гоморра! – всплеснул руками кабатчик. – Урону будет, урону-у-у. Но и прибыток. Не поверишь, Заступа, выискался благодетель, поит всю шатию-братию за свой счет, золотом платит. Вон тот господин. – Ерофей указал на человека и стал продираться сквозь бушующий океан.

Указанный Ерофеем добродей в черном камзоле лихо отплясывал на столе, покрикивая и размахивая кружкой, с которой летела белая пена. Лицо худое, узкое, с горбатым, сломанным и неправильно сросшимся носом. «Никак старый знакомый», – удивился Бучила. Ну точно он, паскуденыш. Лет пять назад объявился в Бежецкой губернии совсем молоденький и никому не известный парнишка с обходительными манерами и хорошо подвешенным языком. Назвался князем Вильгоцким, при себе имел дворянскую грамоту. Мигом вскружил голову трем вдовым купчихам, в том числе одной из Нелюдова, тянул с разнесчастных подарки и деньги. А потом из Новгорода пришла розыскная бумага на беглого подмастерья Гришку Пронина с перечнем особых примет, чудесным образом совпавших с обликом благородного князя Вильгоцкого. Арестовать не успели, его сиятельство самозваный князь успел убежать. Шлялся где-то и вот вернулся, повзрослевший, заматеревший, да только Руха не обмануть…

Гришка спрыгнул со стола, исчез в месиве тел и вынырнул возле суетившегося за стойкой Ерофея. Они быстро переговорили, и Гришка, забрав пузатую бутыль, пошел через зал, обнимаясь по пути со всеми встречными-поперечными. Его ободряюще лупили по плечам и спине, лезли расцеловать. Следом незаметно пристроился невысокий человек в меховой одежде и маске из перьев и кожи, раскрашенной черными и белыми полосами. Судя по фигуре и плавным движениям, женщина. Рух немного напрягся. Странная парочка явно направлялась к нему. Ну и точно, Гришка подошел развязной походкой, белозубо улыбнулся и поприветствовал:

– Здрасте, с праздником вас.

– Отваливай, – буркнул Рух.

– Как ваше ничего?

– Ты не из понятливых, что ли?

– А ты Заступа местный, я знаю.

– Ерофей разболтал, – поморщился Рух.

– Хозяина не вини, – попросил Гришка. – Я ему приплатил, чтобы шепнул, если кто из местных шишек придет.

– Ага, я как раз из шишек, знаешь, которые в жопе растут.

– Наслышан я о тебе.

– А я о тебе, – фыркнул Бучила. – Можешь передо мной не юлить, я не одинокая бабенка, вашему брату не верю.

– Стало быть, знаешь меня? – прищурился Гришка.

– Я так и сказал.

– И не донесешь?

– Оно мне надо?

– А другие-то не узнали. – Гришка кивнул за спину.

– Другие дураки. А я Заступа.

Гришка посмотрел пристально, улыбнулся и сказал:

– Выпить нам надо. Я сегодня, видишь, гуляю.

– Вижу, – кивнул Бучила. – Расскажи, где можно пропадать несколько лет, а потом нагрянуть и золотишком, как навозом, сорить.

– Можно и рассказать, – согласился Гришка и наконец представил спутницу: – Это Зарни.

Женщина в маске едва заметно кивнула и сказала мелодичным и красивым голосом с незнакомым акцентом:

– Здравствуй, Тот-кто-умер-но-все-равно-жив.

– И тебе привет, Та-кто-пафосно-говорит, – вежливо отозвался Рух.

– Твой спутник под стать тебе. – Зарни перевела взгляд на скромно отмалчивающегося Василия.

– Это дочка моя, Василиса. – Бучила пихнул черта в бок. – Не будь букой, поздоровайся с дядей и тетей.

– Наше вам, – дыхнула перегаром из недр драного тулупа блудная дочь.

– Посидим? – пригласил Гришка.

– Не, спасибо, шумно тут, – поморщился Рух.

– У Ерофея есть нумера наверху, – не сдался Григорий.

– Тем более нет. В