Читать книгу - "Чудовище Франкенштейна - Сьюзан Хейбур О'Киф"

Как раз то, что надо.

— Чу?дная колясочка! — воскликнула Лили. — Не припомню подобной роскоши, с тех пор как приезжал лорд Бэйнсбридж!

Парень взглянул вопросительно, но я покачал головой — мол, не обращайте на нее внимания — и вышел вслед за Лили. Я медленно приблизился к лошадям. Словно повинуясь моей воле, они нервно загарцевали и развернули карету обратно к дороге, тем самым облегчив побег.

— А где же прислуга? — спросил я, озираясь. — Лорд путешествует в одиночку?

— Их светлости пришлось поспешно выехать. Кучер сейчас помогает ему устроиться. Дал мне медяк, чтобы я почистил лошадей и накормил их суслом. Он сказал, что спустится проверить мою работу. — В доказательство парень показал монету.

— Кучер — так мы и поверили! Да на нем ливрея краше, чем мой выходной наряд, а ведь он всего-навсего…

Я зажал ему рот своей большой ладонью и удерживал руку, пока парень не смолк.

Втащив тело в хлев, я закрыл дверь и помог Лили сесть в карету.

Я представлял собой то еще зрелище: над крошечными козлами возвышался великан в капюшоне, мы мчались по дороге, и за спиной у меня трепыхалась накидка. Наклонившись вперед, я щелкал кнутом над головами лошадей и понукал их, нашептывая:

— В Таркенвилль, в Таркенвилль.

4 февраля

Парня из гостиницы я не задушил. Я уверен в этом — уверен, что его грудь вздымалась, когда я клал его на солому. Я просто подержал его, чтобы он затих. Не мог же я причинить ему этим вреда! Но все равно меня мучает совесть. Почему? Потому что я поднял руку на юношу, но не тронул Уолтона? Паренек был щедрый и добродушный. Хотел нас накормить. Возможно, он даже предложил бы Лили кровать, если бы нашлась свободная.

Жаль, что не спросил его имя.

Я знаю, все эти дурные предчувствия — из-за Уинтерборна. Я похож на невесту, которая, идя по проходу к своему суженому, стыдится того, что засматривается на гостей.

Экклсмахан

11 февраля

Хотя мы угнали карету, поездка неожиданно затянулась. Мы пока добрались только до этой деревушки в Западном Лотиане, где живет от силы пара сотен душ. Лили часто нездоровится, и я вынужден прятать карету по обочинам таких вот пустынных дорог, чтобы Лили могла отдохнуть после тряской езды.

Я тяну время до последнего. Когда больше не выдерживаю, трогаюсь в путь и вижу ее лицо в окне кареты — бледное, словно портрет, нарисованный мелом. Лили стучит в стекло, требуя, чтобы я остановился.

14 февраля

Сегодня День святого Валентина.

— Слушай, Виктор, — бесцеремонно сказала Лили. — У тебя нет для меня каких-нибудь знаков любви? Например, цветка, найденного в зимнюю стужу за много миль отсюда? Украшения, кружев, конфет? Или хотя бы стихов, ритм которых напоминал бы биение твоего нечеловеческого сердца?

Я устало вздохнул и протянул руки, показывая, что никаких знаков любви в них нет. Между пальцами торчало обыкновенное сено. Разжиться вилами не удалось, и приходилось таскать его лошадям охапками. Так как погода испортилась, мы решили заночевать в хлеву, который фермер выделил нам вместе со скромным ужином.

— Ну и ну, — сказала Лили. — Только бедные любовники не дарят подарков. Впрочем, чему тут удивляться? Любовник из тебя в самом деле неважный.

Меня прельстило именно ее безрассудство, но все равно стало досадно. Я усмехнулся, вспомнив о той ночи в избе под Стерлингом и о нашем пребывании на Оркнейских островах. Поездка выдалась куда мрачнее, чем я себе представлял, и теперь я лишь мечтал избавиться от Лили.

— Хочешь поэзии? Я знаю отличные стихи, сочиненные как раз к свадьбе в День святого Валентина.

Я изрыгал строки Джона Донна, точно яд:

Как солнце, милостью дарит она,

А он сияет, как луна;

Иль он горит, она сияет —

В долгу никто остаться не желает;

Наоборот, должник

Такой монетой полновесной платит,

Не требуя отсрочки ни на миг,

Что богатеет тот, кто больше тратит.

Не зная в щедрости преград,

Они дают, берут… и каждый рад

В пылу самозабвенном состязанья

Угадывать и исполнять желанья.

Из всех твоих щеглов хотя б один

Достиг таких высот, епископ Валентин?[11]

— «Полновесная монета»? «Дают, берут»? Что это за чушь такая?

— Хорошая любовница поняла бы. Так что, наверное, мне тоже нечему удивляться.

— Ах вот оно что! — Ее рот слегка округлился от изумления. — Теперь-то я поняла, в чем заключается твой подарок: смешить меня.

Я швырнул последнюю охапку сена в кормушку и отряхнулся.

— Сегодня же День святого Валентина, Лили. Зачем изводить меня до самого вечера? Может, приляжем и приласкаем друг друга?

— Как скучно, Виктор. Ты всего один раз пошутил, а уже требуешь платы! Как мне развеселиться? — Она примостилась на куче сена, готовясь к долгим жалобам. — Ты бы не смог развлечь даже ребенка. Ты предсказуемый, как овсяная лепешка, и такой же тошнотворный.

Я открыл дверь хлева. Порыв ветра разметал по полу солому.

— Там тебе будет холодновато.

— Мне и здесь не согреться.

Я побродил по двору, подыскивая место, где бы переночевать. В девять часов вечера совсем стемнело, но ветер не утихал. Воздух был пропитан влагой: к утру, нет, даже раньше, до полуночи, точно пойдет снег.

Карета стояла у хлева, где я оставил ее и распряг лошадей. Я протиснулся внутрь. Она раскачивалась под моим весом, когда я пытался в ней разместиться. В такой тесноте особо не развернешься, карета подпрыгивала и колыхалась. Наконец я отбросил мысль об удобстве и сел неподвижно.

Обивка на стенах заглушала звуки, шторы закрывали обзор. Лишь бархатная ткань шуршала подо мной. Было так тесно и душно, что я дышал тем воздухом, который выдыхал. Мне не было неприятно, однако раздражало, что я находился на улице, а Лили в помещении. Хотелось быть милосердным, но она так упорно испытывала мое терпение, что у меня уже не хватало сил.

— Если тебе не больно, это не милосердие, — сказала мне сестра Мария Томас много лет назад.

— Но я ничем не заслужил вашего, — возразил я.

— Тшшш. Это было бы не милосердие, а вознаграждение. К тому же мне ничуть не больно. Вы так развлекли меня, что даже придется исповедаться, но только после вашего ухода. — Ее полное лицо, обрамленное платком, покраснело.