Читать книгу - "Хтонь. Человек с чужим лицом - Руслан Ерофеев"

Главный герой в очередной раз убеждается, что наш мир — большая деревня, и узнаёт о вреде макаронной диеты.

Артем задумчиво почесал макушку, где еще недавно торчал непокорный ежик, а сейчас было гладко, как на девчоночьей коленке, и протянул:

— Так-таки прямо в нашей палате? И кто же он, позвольте полюбопытствовать, товарищ профессор? Уж не я ли, часом?

— Да при чем здесь вы! — нетерпеливо отмахнулся старикан и, понизив голос до самого тихого, едва различимого среди бряканья ложек о тарелки, продолжал заговорщицким тоном: — А знаете ли вы, что наш барон на самом деле — совсем не барон?

— Да что вы говорите! — изумился Артем. — Ни в жисть бы не догадался!

— Да! — не замечая иронии, с жаром воскликнул старик и вновь перешел на шепот: — Он — «чужой»! Пришелец! Нелюдь!

Артем поскреб покрытую недельной щетиной щеку и с сомнением взглянул на долговязого «барона», который, оттопырив мизинец, брезгливо прихлебывал компот, сидя через столик от Казарина и Гаплевского. К ушам «аристократа» была привязана обрезками резинки от трусов синяя выцветшая мочалка, концы которой полоскались в тарелке с остатками супа. Очевидно, мочалка изображала бороду. А голова «барона» была обмотана вафельным полотенцем не первой и даже не второй свежести. Вид «аристократ» являл собой довольно плачевный — типичный псих с трясущейся головой.

— Этот? Хм… Вы уверены? Это он, что ли, нелюдь? А какие ваши доказательства?

— А такие мои доказательства, — взволнованно прошептал профессор. — Что я своими глазами видел: он владеет телекинезом! Вы знаете, что такое телекинез?

— Передвижение предметов с помощью взгляда, кажется? — с сомнением молвил Артем, который никогда особенно не интересовался статейками о непознанном, изредка просачивавшимися в советскую прессу, но все же в последнее время нахватался кое-каких верхушек в связи со странным делом, которое ему было поручено расследовать. Впрочем, это все уже в прошлом — и прокуратура, и уголовные дела. Есть только мир, сузившийся до размеров больничной палаты, и вот этой вот провонявшей тушеной капустой и несвежими щами столовки.

— Именно! — просиял меж тем Гаплевский. — Именно, черт возьми!

И смущенно прикрыл рот — на них снова заоглядывались и зашушукались завтракавшие в столовой пациенты.

— Профессор, извините меня, но мне кажется, что вы просто псих! — жестко произнес Казарин.

На этот раз Гаплевский не обиделся, а лишь устало произнес:

— Ну, допустим, я псих, и что с того? Да сейчас, дорогой мой, любой нормальный человек — псих! Времена такие. И все же я собственными глазами видел, как этот человек двигает предметы, не прикасаясь к ним руками, ногами или чем-либо еще.

— Ну хорошо, и что же он двигал? — с иронией поинтересовался Казарин. — Гору Арарат? Так я, когда трубы горят, могу не только двигать ее взглядом, но и опустошить содержимое бутылки, на которой она нарисована, не прикасаясь к оной! Одной лишь силой мысли!

— Шикарная хохма, батенька! — одобрил чокнутый профессор. — Кстати, знаете ли вы, что «хохма» в переводе с древнееврейского означает — «мудрость»?.. Так вот, дорогой мой, у этого самозваного барона имеется очень необычный брелок — в виде металлического фаллоса. Заграничный, наверное, — у нас вряд ли такое производят. Культ фалла, существовавший у почти любого древнего народа, не совместим с пуританской моралью советского общества…

— А при чем здесь этот брелок? — Казарин неожиданно заинтересовался рассказом старца, который пробудил в его затуманенной медицинскими препаратами голове какие-то смутные воспоминания.

— Очень даже при том! — горячо зашептал Гаплевский. — Он, то есть наш барон, заставляет этот фаллос… летать!

— Летать?! — Артема передернуло, будто его только что втолкнули в работающий морозильник и захлопнули дверь снаружи, больно прищемив ему вдобавок пятку. — Вы уверены?

— Так же, как и в том, что саблезубые кошки могли дожить до времени строительства египетских пирамид! — победно заявил профессор.

Видимо, ни белая горячка, ни еще более страшный зверь — советская карательная медицина, — все-таки не смогли до конца вытравить у Артема его хваленую эйдетическую (она же — идиотическая) память. Реланиум и тиоридазин не смогли превратить его в безразличный ко всему овощ. Одно за другим проносились в его голове воспоминания, всплывавшие, казалось, из невообразимой бездны времен. Парк. Пацаненок Славик и его самодельный автомат с магазином из консервной банки. Странная считалка: «Стояли звери около двери…» Дядя Петя Фокусник и кунштюк с «летающей пиписькой», который тот любил демонстрировать обмирающей от восторга пацанве… Казалось, с тех пор пронеслись века и тысячелетия. Не меньше, чем со времени строительства египетских пирамид.

Казарин еще раз взглянул на синебородого «барона», сосредоточенно выковыривающего сухофрукты из опорожненного стакана, и их взгляды встретились. Только тут Артем разглядел, что глаза у психа разноцветные: левый — выцветший, бледно-серый, а правый — ярко-желтый, как у хищного зверя. Да к тому же они еще и смотрят в разные стороны: один — в Арзамас, другой — на Кавказ. Казарин прочел в разноглазом взоре… злорадство? Нет, скорее любопытство. И… ожидание? Ожидание чего?

Так вот ты какой, дядя Петя из парка, он же — Абрам Моисеевич, он же — зэк по кличке Фокусник, он же — барон Жиль де Ре, сеньор и граф чего-то там, и он же — сексуальный маньяк-убийца Занюхин, которого госпитализировала «психовозка» с завода имени Цюрупы с подозрением на шизофрению… Как же Артем сразу-то не догадался?!

Поразительный поединок взглядов сыщика и убийцы прервал неожиданный звук. Казарин повернул голову к сидевшему за столом Гаплевскому — и никого не обнаружил. Звук повторился, и он понял, что его источник находится под столом. Артем нагнулся и увидел стоявшего на карачках профессора. Тот захрипел — как-то странно, будто заскрипели пружины старого дивана. Так вот что это был за звук… Артем бросился старику на помощь и, с трудом подняв его, усадил на хлипкий столовский стульчик. Гаплевский мучительно икал, перхал и нехорошо, утробно стонал. В его животе громко урчало и булькало. Вокруг сидели, вяло ковыряя макароны гнутыми штопором алюминиевыми вилками, безучастные ко всему, обдолбанные лекарствами психи.