Читать книгу - "Тьма - Алексей Атеев"

– Про кержаков-то? Само собой. И батька, и матка у меня из них были. Только сгинули рано. На лодке весной через Енисей переправлялись, ну и потопли. Лодку льдиной перевернуло, они под воду ушли, и с концами. Ну, меня в город и определили, в детский дом… А там крестик сняли и надели пионерский галстук. Вот и вся моя религия.

– Понятно. Ну, слушай, если хочешь. Во времена царя Алексея Михайловича церковью управлял патриарх Никон. Сам он был простого рода, из мордвы, но характер имел сильный, вот и дошел до самого верха. Короче, с благословения царя решил он привести церковные книги к единому знаменателю.

– Это как?

– Вера православная происходит из Византии, и церковные книги оттуда. За века переписок, так сказать, «переизданий» в тексты вкралось много разночтений, неточностей, полученных в результате малограмотного перевода с греческого, разного рода «отсебятины» и так далее. Вот Никон и решил сделать все канонические тексты одинаковыми, а заодно привести некоторые элементы церковного обряда к греческому образцу. На первый взгляд это были ничего не значащие изменения, однако они сразу же раскололи тогдашнее общество.

– Какие изменения, например?

– Ну, скажем, креститься предписывалось не двумя пальцами, а тремя. Старое написание имени Сына Божьего Исус было переделано на греческий лад – Иисус. По-старому, во время крещения и венчания священнику нужно было обходить участников обряда по солнцу, а по-новому, – против солнца.

– И из-за этой канители и произошел раскол?!

– Представь себе! Люди, особенно простого звания, восприняли все эти изменения как введение новой веры. По тем временам это выглядело как вселенская катастрофа.

– Вроде развала СССР, – ввернул Миша.

– Похоже, только намного более впечатляюще. Поборники старой веры бросились в бега. На Белое море, в Заволжье, на Урал. Ну и в Сибирь тоже. Некоторые подались в Польшу, Прибалтику, Австрию…

– Даже в Австрию? – удивился Миша.

– Не в коронные земли, конечно, а на ее границы, скажем, в Буковину, входившую в ту пору в пределы Австро-Венгерской империи. Даже в Турции имелись староверы – «некрасовцы», донские казаки, ушедшие туда после поражения восстания Булавина, во главе со своим атаманом Игнатом Некрасой. Правительство преследовало старообрядцев, а те в знак протеста жгли себя…

– Как жгли? – недоуменно спросил Фрол.

– Самым натуральным образом. Так называемые гари устраивали. Подступят к скиту солдаты, а староверы соберутся в молельне, закроются изнутри и подожгут сами себя. Способ борьбы с Антихристом! Вообще говоря, царские власти прижимали старообрядцев во все времена. Облагали двойной подушной податью; давили, так сказать, налогом. Хотя среди них имелось много купцов и фабрикантов, подчас очень богатых. Рябушинские, например. Да и Морозовы – выходцы из старообрядцев. Они не жалели денег на поддержку истинно православной веры. В Москве, например, до сих пор существует Рогожское подворье, являющееся центром всего российского старообрядчества. Там же пребывает и Митрополия, то есть руководство Московской и Всея Руси Русской православной старообрядческой церкви. Нужно заметить: почти сразу же старообрядчество разделилось на три основные ветви или согласия: поповство, беспоповство и единоверчество. В свою очередь, эти согласия делятся на многочисленные толки. В здешних местах проживают беспоповцы-часовенники.

– Почему их зовут беспоповцы и часовенники? – не удержался от нового вопроса Фрол.

– Когда начался раскол, старообрядцы бежали от власти вместе со своими попами. Когда попы поумирали, новых ставить было некому, так как ни один архиепископ не являлся приверженцем старообрядства, а рукоположить в священники может только церковный иерарх, ну, начальник, другими словами. Поповцы с течением времени нашли в Австрии и склонили в старообрядство такого иерарха, митрополита Амвросия, а в среде беспоповцев из числа верующих выделились начетчики – руководители общин, знатоки Священного Писания, выполнявшие простейшие обряды, к примеру крещение. А часовенниками согласие называется потому, что моления у них проходят не в церквях, а в часовнях. Важнейшее отличие от других беспоповцев в том, что часовенники не перекрещивают тех, кто приходит к ним из других согласий. И крестятся они не в открытой воде, как иные согласия, а в деревянной бочке – купели. Теперь понятно?

– Понятно, что ничего не понятно, – отозвался Фрол. – Хренотень какая-то… Открытая вода, бочка… голова от этой чепухи закружилась. Я так понимаю: старая вера – она для стариков, а молодежи это все «до фени». Старики пущай кладут поклоны Иисусу Христу, а мы молимся другому богу.

– Какому же, интересно? – хихикая, спросил Миша.

– Да деньгам! Есть деньги – ты человек, а нет, молись не молись, чуханом и останешься.

Тут надобно слегка отвлечься от основной линии повествования и сообщить читателям, кто же такие эти бойкие молодцы в кирзовых сапогах и фуфайках и как их занесло в сибирские дебри.

Оба родились лет тридцать назад в тогдашнем Свердловске, в одном и том же районе, именуемом «Уралмаш». И двухэтажные домики с тесными квартирками, расположенные неподалеку от центральной проходной одноименного завода, на котором трудились их родители, стояли рядом друг с другом. Фамилия Михаила была Гурфинкель, а Ивана – Казанджий. Ходили ребята в одну и ту же школу, и даже в один и тот же класс, и не то чтобы очень дружили, но относились друг к другу вполне доброжелательно. Вечерами сиживали во дворе на сдвинутых вместе садовых скамейках, слушали завывания местных бардов, пили пиво, пялились на проходящих девчонок.

Мишка был наполовину евреем, а в Ваньке смешалось много кровей, хотя, когда его спрашивали о национальности, он равнодушно отвечал: украинец.

Мишка читал книжки про шпионов и фантастику, Иван предпочитал исторические романы. После школы Гурфинкель направил стопы в институт культуры, а Казанджий, не пройдя конкурс на исторический факультет Уральского университета, загремел в армию. Отслужив положенное, он вновь двинул на историка, закончил университет, поступил в аспирантуру, защитился и стал новоиспеченным кандидатом наук, каковых сегодня – пруд пруди. Мишка же институт культуры не окончил, вылетев с третьего курса. Не особенно огорчившись, он ударился в коммерцию.

Свердловск, ныне Екатеринбург, известен, в частности, и своими криминальными группировками, но Гурфинкель в бандиты не подался, а стал понемногу промышлять на толкучке, причем в довольно специфическом бизнесе; он занимался антиквариатом. Вначале просто скупал и перепродавал всякую мелочовку: каслинское литье, недорогие иконы, кузнецовский фарфор, монеты, рядовые ордена и медали, старые значки и прочее барахло, оказавшееся сегодня в цене. Дела шли неплохо. Появились постоянные покупатели. Но своего лотка, тем более магазинчика, Мишка не имел, справедливо полагаясь на принцип «все свое ношу с собой». В окрестностях Екатеринбурга и соседнего Челябинска немало крошечных старинных городков, где можно было разжиться весьма интересными вещицами. На своем потрепанном «BMW» Гурфинкель регулярно совершал объезды окрестностей, что-то покупал, что-то выменивал… Везде у него имелись знакомства. Он водил дружбу с чистенькими, богомольными старушками, спившимися интеллигентами, вороватыми юнцами с бегающими глазками. Эта пестрая публика исправно снабжала его товаром.