Читать книгу - "Ночные видения - Эллен Датлоу"

– Клак-клак-клак, – говорит Папа, а Сейнт кивает, вернее, чуть перекатывается по сиденью вперед-назад, поскольку шеи у него нет.

– Абуэлита не одобряет твой образ жизни, – добавляет Сейнт, как будто это его касается. – Надо что-то с собой делать, в школу ходить или еще что-нибудь такое.

Я шумно выдыхаю и пожимаю плечами.

– Много ты, на хрен, знаешь.

Папа сразу же шлепает меня кистью по затылку.

– Клак-клак-клак.

– Твою мать! – скелет бьет больно, да к тому же на пальцах кольца. Наверно, останутся следы.

– Мы с Абуэлитой возвращаемся, – небрежно говорит Сейнт. – Может, она из другой школы, но я тусовал с нашими людьми солнца с тех пор, как Мексика бежала в Теночтитлан^[61].

Я не прошу его объяснить, не даю себе такого труда, в этом нет нужды. Эта толстая книжка черной магии, унаследованная Йоли, Brujería Magia Negra, прежде принадлежала Абуэлите, но не спрашивайте меня, откуда она у нее взялась. Абуэлита приносила жертвы, чтобы нам лучше жилось, и не только в Америке.

В Мексике Абуэлита была знахаркой, колдуньей, возможно, вы бы назвали ее чародейкой. Она совершала духовные путешествия в Миктлан и кое-что умела. Абуэлита – единственный человек, которого боялся Папа.

Она умерла пять лет тому назад за несколько месяцев до Дня Мертвых и думала, что вернется. На следующее же утро нашли моряков, обвинявшихся в том, что они забили Папу до смерти. Каждый из них выглядел как красное яблоко в карамели после того, как от него изрядно откусишь. Головы у них представляли собой черепа с черными дырами для глаз, и в каждую дыру был воткнут стебелек цветка, ноготка.

Я знаю одно: Абуэлиту лучше не сердить.

Между тем Сейнт продолжает:

– Абуэлита говорит, что, если не одумаешься, будешь вскоре танцевать с Миктлантекутли, человеком в цилиндре. Чтобы станцевать так, бато, нужна лишь пуля. Вскоре увидишь, как и твой друг. А он был смышленый.

– Что ты знаешь о Сэнти?

– Больше, чем ты думаешь. Как я уже говорил, мы ведь вместе. Он в Миктлане, в преисподней. Сахарные черепа и цветы-ноготки навечно, такие вот дела. Не то чтобы очень хорошие.

Я качаю головой.

– Ты для чего сюда прибыл? Читать мне наставления от Абуэлиты или терзать меня рассказами о Сэнти?

– Не ради восхитительных бесед с тобой, уж это точно. Я помогаю людям. Даю им необходимое.

– Правда, что ль?

– А ты не знал? Ты же призвал меня.

– Я тебя не призывал.

– Как меня зовут, пачуко?

Опять эта ошибка в написании имени. Я киваю в знак согласия.

– Так подумай: что тебе нужно?

Ко времени нашего появления на Вечнозеленом кладбище я уже знаю, что мне нужно. Вот так я облажался в первый раз… Только как это теперь назвать? Облегчение? Искупление? Прощение?

Это Сэнти, и я не заслуживаю от него ничего, кроме ненависти.

Правда же заключается в том, что я не боец, мне недостает твердости, но я и не дерьмо, и Сэнти всегда знал, когда я блефую, знал все мои сомнения. Он знал меня как брат, знал обо мне даже больше меня самого и все это принимал.

Трудно рассказать, что случилось, даже признать это трудно… Но ладно, слушайте, случилось такое, что я и не думал. Два месяца назад…

Мы вернулись к бетонным берегам каналов пересохшей реки Лос-Анджелес, лежали в их тени, прохлаждались в летний зной. Я допивал бутылку виски «Четыре Розы», и мне было все равно.

– Чувак, оставь хоть глоток, – сказал Сэнти. – Допьешься до чертиков еще в молодости.

– Кого, на хрен, это колышет? – сказал я. Именно так я и думал.

– Меня, чувак.

Я шумно выдохнул и пожал плечами.

– Не веришь? – И вдруг он поворачивается ко мне так, будто собирается сказать что-то еще, чуть наклоняется, и в глазах у него горит этот огонь, как будто сейчас сообщит мне одну из своих тайн, только вокруг никого нет, так что я не понимаю, зачем это ему шептать, и вдруг его губы касаются моих…

Я замираю и чувствую это незнакомое до сих пор тепло. Его грудь слегка прижимается к моей, он держит меня за запястья, притягивает к себе, и я роняю бутылку с виски.

Она разбивается, звук громкий, да, в бетонированных берегах канала его подхватывает эхо. От этого звука я вздрагиваю, отшатываюсь от Сэнти, вырываю руки, но губы медлят, как будто они сами по себе и не хотят отрываться от него.

Затем мы отодвигаемся друг от друга.

– Что это было, на хрен? – спрашивает Сэнти, как будто это я так поступил с ним.

Кровь бросается мне в голову, становится жарко под воротником, и я думаю, что он назвал меня геем. Я не знал, что думать, меня переполняли противоречивые чувства, мне было страшно, я был зол, смущен…

– Это не я, – только и смог я вымолвить.

Но теперь, когда я вспоминаю этот случай, мне кажется, что на самом деле Сэнти произнес это радостно, как будто у него камень с души свалился… что это я просто неправильно его понял.

Вот только это и случилось, просто поцелуй. Мой братан поцеловал меня, только и всего.

Но оказалось, что мы были не одни. Над нами по берегу шли несколько человек из банды «Белый забор». Звон стекла от разбившейся бутылки привлек их внимание пусть хоть и на секунду. Нас видели.

И они сбежали по бетонированному берегу с криками и ругательствами.

– Гребаные хотос! – услышал я и понял, что пришла беда.

Того, что сделали мы с Сэнти, здесь никто не делает, чтобы не быть растоптанным бдительными блюстителями нравственности, которые защищают улицы от гребаных минетчиков и стремятся сделать себе имя на борьбе с ними.

И я понял, что происходит: кто-то пытается надеть на тебя куртку гея, и ты не доказываешь кулаками, что ты не гей, ты будешь носить эту куртку до конца жизни, что бы ни случилось.

– Бей придурков! – Лица у меня в глазах расплывались, я получил удар по голове справа, из глаз посыпались искры. Я отшатнулся, наткнулся не знаю на кого или на что, ударил сам и пригнулся одновременно, крича, что я ничего не сделал.

– Хотос! – услышал я снова и не мог поверить, что когда-то хотел считаться своим среди этих парней.

Так что к этому времени я уже сказал, подумал и поверил в это: я вырвался из свалки и, едва устояв на ногах, поклялся, что это была не моя вина. Я повернулся и указал на Сэнти.

– Это он гомик, не я!

Как я уже говорил, это трудно признать… И вот стоит Сэнти, кровь течет из разбитых губ, глаза подбиты, и я его так назвал. Я был ослеплен, испуган, времени подумать не было. Я просто не хотел, чтобы меня видели за этим… Я думал, что родные возненавидят меня, хотя теперь оказалось, что никто не может ненавидеть меня сильнее меня самого.