Читать книгу - "DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина"

Дед не выкапывался. Он, словно крот, прорыл нору от кладбища до самого дома и ждал в подполе, пока внук не вернется с поминок. Старик сам сказал. Он теперь живет в туннелях и жрет землю. Он спросит: «Артур, почему ты не приезжал? Куда пропал Коля? Ты был последним, кто его видел. Что с ним случилось?»

– Деда?..

Крышка беззвучно опрокинулась на пол. В разноцветном сиянии телевизора возник силуэт – лохматая голова, кривые покатые плечи…

– Деда, – эхом отозвался чужак без какого-либо выражения.

Он вылез и на четвереньках, по-обезьяньи, направился к дивану, стуча когтями по половицам. В комнате запахло вонью немытого тела, кислым потом, землей и гнилой картошкой. Мелодия из телевизора играла все медленнее, растягивая ноты. Из-за плеча чужака Соник водил пальцем и ехидно улыбался: даже и не думай, тебе никуда не деться.

«Это не мой старик, – понял Савин. – Кто-то совсем другой, даже не человек».

– Кто ты?

– Кто ты.

– Не подходи!

Вновь попытался встать – ничего не вышло. Двигались только глаза, язык и губы. Все остальное будто омертвело.

– Не подходи-и-и! – передразнил лохматоголовый.

Он выпрямился во весь рост. Прихрамывая, подошел к дивану. Сутулый, кособокий, с большими длинными руками и ладонями, похожими на лапы крота.

Савина накрыло тенью. В лицо дохнуло зловонием. Щеки горели от нестерпимого жара, будто плавилась кожа. И тонкое, тихое, сродни мушиному, жужжание пробивалось сквозь зубы чужака и заползало в уши, как бычий цепень. Оно оплетало мозг сетью, заполняя борозды своим гибким ленточным телом.

Лохматоголовый наклонился ниже, и вонь сделалась нестерпимой. Мозолистой ладонью он закрыл Савину рот, заткнул пальцами нос. Стало нечем дышать. Чужак качался из стороны в сторону вместе с диваном и всей гостиной. Стены кренились, угрожая сложиться, как пластиковые карты. Длинные тени дрожали в свете луны, расплывались в глазах. Музыка теперь звучала откуда-то издалека, из-под земли, из недр яра, из-за холмов, сквозь багровый туман, из могил и туннелей. Туннелей…

Савин вздрогнул всем телом, опустил веки и растворился в биении собственного сердца.

К горлу подступил осклизлый ком. Сблевав на ковер, Савин вскочил с дивана и злобно дернул крышку люка. Из погреба на него уставилась тьма, бездонная и сырая. Казалось, яма больше, чем должна быть, и простирается на сотни километров вширь и на тысячи вглубь, до самого центра Земли.

Но внутри оказалось пусто. Никаких чудовищ и живых мертвецов.

Луч фонарика в телефоне с трудом достигал дна. Вдоль стен стояли деревянные полки, на которых, покрытые пылью и паутиной, хранились банки с соленьями. Отразив свет, что-то блеснуло рядом с нижней ступенькой лестницы. Савин сунул голову в пасть погреба и пригляделся. Это был ключ.

На кухне желтыми сосульками свисали ленты-мухоловки. Коньяк стыл на дне граненого стакана со вчера. Снаружи к окнам липло дождливое утро. По сточному желобу вдоль карниза бежала вода и падала в грязь, выкапывая лунку близ опустелой собачьей конуры. В паре-тройке мест с потолка капало в заранее поставленные под течи ведра и тазики, уже почти полные.

Кроме размера, в ключе не было ничего необычного. Ни дверной, ни навесной замок таким не запирают – слишком мал. Савин затушил бычок о холодец на разделочной доске. Встал и подошел к умывальнику. Плеснул в лицо застоялой водой. Глянул в мутное зеркало. И почему все здесь должно быть таким убогим? Так было всегда или только сейчас стало?

Дом напоминал труп на обочине проселочной дороги. Кожа на нем сползает бледно-желтой штукатуркой, осыпается, пораженная плесенью, набухает от влаги землистыми бубонами. Как цветы, распускаются бурые гангрены в углах под потолком, ребра-половицы трещат и стонут, а на шиферном своде черепа пролегают трещины и зияют дыры. В дождь и в зной, в грозу и в туман труп смотрит в небо окнами, глубоко запавшими в облезлые рамы. Его погреб-желудок гниет изнутри, источая сквозь трещины-поры вонь разложения. Живот чернеет и поднимается, словно тесто на дрожжах, – в нем закисают лиловые кишки. Еще немного, и кости дома рассыплются в труху. Почва впитает тело, как губка. Оно станет гумусом. Тенью на земле.

Савин вытер лицо полотенцем. Вышел из кухни, минул гостиную и оказался в комнате, что помещалась через стенку от той, где он провел первую ночь. Это была дедовская библиотека-спальня, место, похожее на хранилище снов и книг, – старый архив, в котором пыль собирали никому не нужные энциклопедии давно исчезнувших или никогда не существовавших стран, подшивки газет и научных журналов, фантастические романы, сборники и руководства.

Однажды, когда Артуру было девять, на глаза ему попалась небольшая книжица в мягкой обложке, из которой он ничего толком не понял. Быстро бросил читать, но целый день, как завороженный, разглядывал рисунки странных тракторов и комбайнов, что, казалось, были построены из железа и живой пульсирующей плоти, из костей и стекла, из резины и кишок, из различных частей тел животных, людей и птиц. Мальчик смотрел на иллюстрации и представлял, как по желтому полю под синим небом едут чудовищные машины без водителей и цели, трубят и визжат, выкорчевывая, перемалывая и уничтожая под гусеничными лентами все на своем пути. Потому что такими их создали.

С того дня Артур стал чаще захаживать в дедовскую комнату: брал с полок книги, но не столько читал их, сколько любовался картинками и придумывал к ним истории. И он хорошо запомнил сундучок под койкой старика. Небольшой, зеленый, окованный жестью по углам, он походил на пиратский клад или сказочный ларь. В детстве заглянуть в него было настоящей мечтой. Но дед держал свой тайник запертым на ключ.

В библиотеке-спальне все выглядело по-старому, только паутины в углах прибавилось. С черно-белых портретов на стенах смотрели мертвецы – родители, братья и сестры деда, а с улицы – утро. Савин опустился на четвереньки и нащупал под кроватью сундук, мысленно уже расплачиваясь с долгами. Хорошо, если внутри деньги. Еще лучше, если денег окажется много.

Свет упал на пыльный увесистый тайник. Воображение нарисовало пачки банкнот – сотни, тысячи тысяч. Ключ скользнул в замочную скважину, но внутри заупрямился. Савин попробовал в одну сторону, потом в другую. Сердце неслось галопом. Наконец засовы поддались. Он помедлил немного, глубоко вздохнул и поднял крышку.

Долгие, как вечность, секунды он не двигался и молча, отупело смотрел на содержимое сундука. В нем лежала земля. Черная, рассыпчатая, она наполняла тайник до краев. Савин запустил в нее пальцы, нащупал и достал фотографию. Смахнул грязь.

На снимке он сам – белобрысый мальчик лет десяти – сидит перед телевизором с