Читать книгу - "Чернее черного - Хилари Мантел"

И очевидно — по крайней мере, теперь очевидно, — что Моррис не впервые пытался провернуть этот номер. Она прекрасно помнила тест Мэнди на беременность, в прошлом году, что ли? В ту ночь Мэнди позвонила ей: мне было не по себе, Эл, сильно тошнило, ну, не знаю с чего, но я пошла в аптеку, сунула тест в мочу и полоска посинела, Эл, я сама во всем виновата, я была ужасно неосторожна.

Недолго думая, Мэнди избавилась от него. Так Моррису и его сотне фунтов пришел конец. После этого не один месяц при встрече она говорила, слушай, я никак не могу понять, кто и где — может, когда мы отправились в тот кафе-бар в Нортгемптоне, кто-то подлил мне водки в коктейль? Они валили все на Ворона — за глаза, правда; Мэнди сказала, не стоит особо выяснять, ведь если Ворон упрется, скорее всего, окажется, что это был Мерлин или Мерлен.

Думать об этом было тяжело и противно. Эл восхищалась видом, с которым Мэнди встречала их, возможных отцов, на каждой спиритической ярмарке: подбородок выпячен вперед, взгляд холодный и проницательный. Но ее бы вырвало, если бы она знала, о чем сейчас думает Эл. Я не скажу ей, решила она. Она долгие годы была мне хорошей подругой и не заслуживает этого. Придется как-то держать Морриса под контролем, когда Мэнди будет поблизости; правда, один бог знает как. И за миллион фунтов никто бы не взялся выносить Морриса или любого из его дружков. Вы только представьте свои походы в женскую консультацию. Представьте, что скажут в детском саду.

Она снова включила кассету. Надо себя заставить, думала она, надо прослушать запись до конца: может, меня озарит, может, я догадаюсь, какие еще козни строит Моррис.

МОРРИС: Ну и какое же курево я могу получить?

ДИН: Самокрутку, дядя Моррис.

НЕЗНАКОМЫЙ ГОЛОС: Нельзя ли потише, пожалуйста? Мы на похоронах.

ДИН (робко): Можно, я буду называть тебя дядей Моррисом?..

НЕЗНАКОМЫЙ ГОЛОС № 2:…царственный сей остров… дивный сей алмаз в серебряной оправе океана…[37]

АЙТКЕНСАЙД: Эге-ге-гей! Да это же Древкокач!

МОРРИС: Зашил наконец долбаную дыру в своих долбаных штанах, а, Древкокач?

ДРЕВКОКАЧ: Вот розмарин — это для памятливости.[38]

Щелк.

Она узнала голоса из детства, она услышала звон пивных бутылок и болтовню военных, и кости, щелкая, вставали в суставы. Старая братва собирала себя по частям: корни и ветки, руки и ноги. Один Древкокач, казалось, не понимал, что происходит; и еще тот человек, который просил помолчать.

Она вспомнила ночь, давнюю ночь в Олдершоте, когда свет уличного фонаря лился на ее постель. Она вспомнила день, когда вошла в дом и вместо своего лица увидела в зеркале лицо незнакомого мужчины.

Она подумала, надо позвонить ма. Надо предупредить ее, что они так активизировались. В ее возрасте шок может убить.

Ей пришлось перерыть старую записную книжку, чтобы найти номер Эмми в Брэкнелле. Ответил мужчина.

— Кто это? — спросила она.

— А ты кто? — парировал он.

— Не шути со мной, парень, — сказала она голосом Айткенсайда.

Мужчина отложил трубку.

Она ждала. В ухе трещали помехи. Через минуту раздался голос матери:

— Кто это?

— Это я. Элисон. — И добавила ни с того ни с сего: — Я, твоя дочурка.

— Чего тебе надо? — спросила мать. — Чего ты меня достаешь, столько времени уже прошло.

— Кого это ты привела к себе домой?

— Никого, — ответила мать.

— Кажется, я узнала его голос. Это Кит Кэпстик? Или Боб Фокс?

— Не понимаю, о чем ты? Понятия не имею, что тебе напели. У людей язык что помело, ты это лучше меня знаешь. За собой бы лучше последили.

— Я только хочу узнать, кто снял трубку.

— Я сняла. О господи, Элисон, у тебя всегда были проблемы с головой.

— Трубку снял мужчина.

— Какой мужчина?

— Ма, не поощряй их. Если они заявятся, не пускай их в дом.

— Кого?

— Макартура. Айткенсайда. Ту старую банду.

— Да они все умерли, по-моему, — возразила ее мать. — Я сто лет о них не слыхала. Чертов Билл Древкокач, разве он не был их другом? Морриса и всех остальных. И еще тот цыган, который с лошадьми возился, как же его звали? Да, думаю, все они уже умерли. А было б здорово, если бы они заглянули. Веселые парни.

— Ма, не пускай их в дом. Если они будут стучать, не отвечай.

— Айткенсайд был больнодуйщиком.

— Дальнобойщиком.

— Одно и то же. У него всегда водились деньжата. Вечно всем делал одолжения. Подбрасывал кого надо, куда попросят, мол, одним трупаком больше, одним меньше, машина сдюжит. Тот цыган, Пит его звали, теперь у него есть дом на колесах.

— Ма, если они появятся, хоть кто-то из них, скажи мне. У тебя есть мой номер.

— Наверное, записала где-нибудь.

— Запиши еще раз.

Эмми подождала, пока она продиктует номер, и сказала:

— У меня нет карандаша.

Эл вздохнула.

— Ну так пойди и возьми.

Она услышала стук трубки, брошенной на стол. Жужжание, словно мухи кружат над мусорным ведром. Эмми вернулась и сообщила:

— Взяла карандаш для бровей. Правда, здорово придумала?

Она повторила номер.

— У Древкокача всегда была ручка, — сказала Эмми. — В этом на него можно было положиться.

— Ну что, теперь записала?

— Нет.

— Почему нет, ма?

— У меня нет листочка.

— Тебе что, не на чем писать? Ну блокнот-то у тебя должен быть.

— Пффф.

— Пойди и оторви кусок туалетной бумаги.

— Ладно. Только не злись.

Она слышала, как Эмми уходит, напевая: «Хотел бы я быть в Дикси, ура, ура…» Потом снова сплошное жужжание. Она подумала, мужчины пришли в спальню и уставились на меня, лежащую в кроватке. Ночью они забрали меня в густые заросли берез и сухого папоротника, что за полем, где паслись пони. Там, на земле, они произвели операцию, вырезав мою волю и вложив на ее место свою.

— Алло? — вклинилась Эмми. — Ты там, Эл? Я взяла в туалете бумагу, можешь повторить. Ой, погоди, карандаш укатился. — Пыхтя, Эмми наклонилась за карандашом.

Элисон почти не сомневалась, что слышит, как на заднем плане жалуется мужчина.