Читать книгу - "Тёмная лощина - Брайан Кин"

Мы ждали, кровотечение продолжалось, страхи росли. Судороги начались рано утром на следующий день — поначалу мягкие и редкие, вскоре они стали сильнее, настойчивее. Я уложил Тару в кровать и лежал рядом с ней. Так прошел целый день. Мы не говорили. Плакали в основном. Я обнимал ее, когда рыдания вырывались наружу, и она делала то же самое, когда скручивало меня. Время от времени Тара уходила в туалет: крови было всё больше, она оставалась такой же яркой. В ее глазах поселилось мрачное предчувствие, которое не в силах были рассеять слабые попытки ободрить и себя, и меня.

— Может быть, кровь просто собирается, пока мы валяемся, — говорила она. — Может, мне только кажется, что ее много?

Я улыбался и соглашался. Она улыбалась в ответ.

Мы снова начинали плакать.

Я старался отвлечь ее игрой в «Скраббл» и «Уно», но сосредоточиться не получалось. Звонок врачу тоже ничего не дал: медсестра очень мягко и участливо сказала, что надо ждать. Я хотел наорать на нее, сказать, что нас уже тошнит от ожидания, но прикусил язык. По телевизору, будто назло, шли одни комедии и мыльные оперы, персонажи которых были либо беременны либо думали, что беременны. Новости тоже не помогли. Сплошь репортажи о похищенных детях, которых нашли мертвыми, и нежеланных младенцах, найденных в мусорных баках. Весь мир будто сговорился против нас.

В конце концов Тара заснула. Я лежал рядом и боялся. Подумывал о том, чтобы встать и пойти что-нибудь написать, но для этого пришлось бы идти вниз, в кабинет. Я не хотел оставлять Тару одну. К тому же, по правде говоря, вряд ли я смог бы выдавить из себя хоть слово.

Ожидание убивало нас. Я знал, что происходит: мы теряли ребенка, но ничего не могли с этим поделать. Беспомощность пропитала меня с ног до головы. Тара — моя жена, и это наш ребенок. Я должен был исправить ситуацию, ведь именно так поступают хорошие мужья. Я принес клятву в день нашей свадьбы. Это была моя работа: делать мир вокруг лучше, оберегать любимых от плохих вещей. Но я не мог защитить ее. Не мог ничего сделать. Время тянулось. Я взял новый роман о Ремонтнике Джеке^[1]и попытался погрузиться в историю, но сдался, когда понял, что читаю одно и то же предложение уже в шестой раз. Я не мог помочь своей семье. Всё, что мне было доступно — крепко обнять Тару и засунуть собственные рыдания куда подальше. Не разбудить ее. Я слушал ее дыхание, чувствовал, как поднимается и опускается ее грудь. Слышал, как она плачет во сне.

Сон, слезы и кровь, а я лихорадочно думал, что делать дальше.

Перед лицом отчаяния я ухватился за последнюю соломинку. Молитва. В первый раз, за очень долгое время. Меня нельзя назвать верующим. Тара иной раз посещала храм Божий по воскресеньям, а я оставался дома и писал. Родители водили меня в церковь, когда я был маленьким, — в церковь Методистов. Мне не нравилось. Я не ощущал присутствия Бога внутри большого белого дома. Не чувствовал ничего, за исключением скуки. Каждую неделю мы пели гимны, читали что-то в унисон, слушали проповедь (во время которой я рассматривал стариков, клевавших носом), делали пожертвования, потом общались после службы, попивая кофе и обсуждая футбол. Ничего из этого не пробуждало во мне желания говорить с Богом, но в ту ночь я с ним говорил. Той ночью он был мне нужен как никогда. Я думаю, так поступают все, независимо от того, верят они или нет. Когда тебе больше некуда податься, ты обращаешься к Богу. Я умолял Его, чтобы всё обернулось хорошо, просил уберечь мою жену и неродившегося ребенка от вреда, обещая взамен всё что угодно. Лишь бы Он мне помог.

Я молча молился, пока не заснул. Пришедшие сны были мрачными и темными, я много вертелся и ворочался.

В середине ночи Тара проснулась от сильной судороги. Она встала, пошла в туалет, и в этот момент всё и произошло. Меня разбудил крик. Я прибежал в ванную и увидел Тару: она сидела сгорбившись и безудержно рыдала. Я помог ей встать и отвел обратно в кровать. Она свернулась в комочек и стонала. Я позвонил врачу. Объясняя происходящее, я дошел до ванной комнаты и заглянул в унитаз. В темно-синей от дезинфекционных таблеток воде кровь обернулась зеленой слизью. Ее было много. Слишком много. А в середине темно-синей воды и туалетной бумаги плавал наш ребенок. Бесполый, еще не сформировавшийся. Он был размером не больше монетки, просто небольшой комочек. Когда мы только начали наблюдаться у врача, он дал нам календарь с маленькими заметками, в которых рассказывалось о том, как формируется ребенок в течение срока. В соответствии с календарем между шестью и семью неделями у эмбриона только-только начинают формироваться глаза, уши, рот и важные внутренние органы, такие как сердце, печень и легкие.

Эмбрион. Так они это называют. Не ребенок, просто эмбрион…

Но комочек, плавающий в унитазе не был эмбрионом. Он был нашим ребенком.

Нашим малышом. Нашей надеждой и нашими мечтами.

И он был мертв.

Когда я стоял над унитазом, мне показалось, что я увидел глаза, смотревшие прямо на меня. Два маленьких глаза, просившие меня всё исправить.

Пока я стоял и смотрел, комочек соскользнул с кровавого островка туалетной бумаги и опустился на дно.

Не выдержав, я закричал и до хруста в суставах вцепился в телефонную трубку. Женщина из офиса врача всё еще была на линии и спрашивала, всё ли в порядке. Я не слышал ее. Молитвы были напрасны, их никто не услышал. Я проклинал Бога, и если бы он был рядом в этот момент, с радостью выстрелил бы ему между глаз.

Мы были уничтожены. Я был зол, Тара ушла в себя. Она не ходила на работу. Я не мог писать, а на бумажной фабрике вел себя как зомби. Мы почти не ели и много плакали. Я пытался держаться за нас двоих, но ничего не получалось. Многие знали о том, что Тара беременна: ее родители и коллеги, некоторые из моих знакомых писателей. И все эти люди спрашивали: «Что случилось?» Рассказывая, мы будто переживали всё заново.

Я и Тара преодолели этот этап, если подобное вообще можно «преодолеть». Между нами долгое время была невысказанная глубокая печаль. И мы даже не обсуждали возможность снова стать родителями. Сексуальное желание Тары сошло на нет, и даже спустя год ничего не изменилось. Мне кажется, я понимаю ее. Заниматься любовью сейчас — значит напоминать себе о том, что случилось тогда.

Но через несколько месяцев она привела домой Большого Стива, и он скрасил нашу жизнь. И, если честно, это почти то же самое, что иметь ребенка.

Вроде… Почти…

Иногда ночью, когда я закрываю глаза, я всё еще вижу нашего малыша, который таращится на меня со дна унитаза. Вижу ребенка, плавающего в кровавой воде. Чувствую молчаливое обвинение в крошечных глазах и ручку слива под своими пальцами. И слышу звук сливающейся воды, звук, с которым наши мечты и надежды, наш малыш, исчезли в канализации.

В эти моменты я ненавижу Бога и всё еще хочу кричать. Но боюсь, что если начну, то не смогу остановиться. Каждый раз мое сердце разбивается заново.