Читать книгу - "Неведомые дороги - Дин Кунц"

Большинство женщин промокали глаза платочками, у мужчин они оставались сухими. В Ашервиле мужчины никогда не плакали на людях, и редко – в уединении собственного дома. Хотя уже больше двадцати лет на шахтах никто не работал, все они происходили из семей шахтеров, которые жили в постоянном ожидании трагедии, и многие их друзья и родственники погибли в завалах и взрывах, а также безвременно ушли из жизни от силикоза, болезни черных легких. В этих местах не просто ценили сдержанность, но не могли существовать без нее.

Держи свои чувства при себе. Не грузи друзей и родственников собственными страхами и душевной болью. Терпи. Этому принципу следовали жители Ашервиля и, пожалуй, ставили его выше двухтысячелетних заповедей, которым учил священник.

Погребальная месса стала первой, на которой Джой присутствовал за последние двадцать лет. Вероятно, по просьбе прихожан, священник вел службу на латыни, с благородством и красноречием, утерянными церковью в шестидесятых годах, когда в моду вошел английский.

Красота мессы не произвела на Джоя впечатления, не согрела кровь. Своими действиями и желаниями в последние двадцать лет он поставил себя вне веры и теперь слушал мессу, как человек, который смотрит на вывешенную в галерее картину через витрину, отчего его восприятие искажается бликами на стекле.

От церкви Джой поехал на кладбище. Оно располагалось на холме. Трава еще зеленела, опавшие листья расцвечивали ее желтыми и красными пятнами.

Отцу выкопали могилу рядом с могилой матери. Его имя еще не выбили на пустой половине большого, на две могилы, надгробного камня.

Впервые попав на могилу матери, Джой не почувствовал боль утраты, потому что он горевал о ее смерти все шестнадцать лет.

По существу, он потерял мать двадцать лет назад, когда видел ее в последний раз.

Катафалк остановился на дороге неподалеку от могилы. Носильщики под руководством Лу Девоковски и его помощника вытащили гроб из катафалка.

Открытую могилу, ожидавшую Дэна Шеннона, с трех сторон прикрыли черным клеенчатым пологом не для того, чтобы оградить. Полог закрывал сырую землю от глаз наиболее чувствительных участников похоронной процессии, дабы смягчить суровые реалии церемонии, в которой они принимали участие. Девоковски прикрыл черной клеенкой и кучу вырытой земли и задрапировал ее цветами и папоротником.

Чтобы посильнее наказать себя, Джой подошел к зияющей дыре. Перегнулся через полог, чтобы посмотреть, где именно будет лежать его отец.

На дне могилы, наполовину забросанное землей, лежало тело, завернутое в прозрачную, забрызганную кровью пленку. Обнаженная женщина. Лица не видно. Пряди мокрых, светлых волос.

Джой отступил, столкнувшись с другими людьми, направляющимися к могиле.

Он не мог дышать. Легкие, казалось, забило землей из могилы отца.

Суровые, как черно-серое небо, носильщики принесли гроб и осторожно установили его на специальные петли, подвешенные над могилой.

Джой хотел закричать, потребовать, чтобы они убрали гроб, посмотрели вниз, посмотрели на мертвую женщину, посмотрели в могилу.

Но лишился дара речи.

Прибыл священник в черной сутане и белом стихаре, который трепал ветер. До начала погребальной службы оставались мгновения.

Джой понимал: после того, как гроб опустят на семифутовую глубину, после того, как могилу засыплют, никто не узнает, что там была женщина со светлыми волосами. Для тех, кто ее любил и будет искать, она исчезнет навеки.

Вновь Джой попытался заговорить, но ни звука не сорвалось с его губ. Он лишь дрожал всем телом.

С одной стороны, он знал, что никакого тела на дне могилы нет. Это фантом. Галлюцинация. Delirium tremens. Как жуки, которых Рэй Милланд видел выползающими из стен в «Пропавшем уик-энде».

Тем не менее крик рвался у него из груди. И Джой бы закричал, если в смог разорвать железное кольцо молчания, сомкнувшееся вокруг него, закричал бы, потребовал, чтобы убрали гроб и заглянули в могилу, хотя знал, что никто ничего там не увидит и все подумают, что он тронулся умом.

Джой отвернулся от могилы, протолкался сквозь толпу приехавших из церкви на кладбище, направился вниз по холму, среди рядов надгробий. Укрылся во взятом напрокат автомобиле.

Внезапно к нему вернулись и возможность дышать, и дар речи.

– О господи! – вырвалось у него. – Господи, господи!

Должно быть, он сходил с ума. Двадцать лет непрерывного пьянства сделали свое черное дело, загубили мозг. Слишком много клеточек серого вещества утонули в ванне из алкоголя.

Так что дальнейшее соскальзывание в пропасть безумия мог остановить только добрый глоток виски. Джой достал из кармана фляжку.

Он прекрасно понимал, что в городе еще месяц будут обсуждать, как он, пошатываясь, уходил от могилы, не дождавшись, пока в нее опустят гроб. Хотя, честно говоря, Джоя более не волновали чьи-либо мысли. Его вообще ничего не волновало. Кроме желания выпить.

Но отца еще не похоронили, а Джой обещал себе, что останется трезвым, пока могилу не засыплют землей. За эти годы он бессчетное число раз нарушал обещания, которые давал себе, но по причинам, сформулировать которые не мог, это обещание представлялось ему важнее других.

Фляжку он так и не открыл.

Наверху, под ветвями деревьев, основательно раздетых осенью, под черным небом, гроб медленно опустили в землю.

Скоро люди потянулись вниз, проходили, с неподдельным интересом поглядывая на Джоя.

После ухода священника ветер закружил вихрями опавшую листву, словно души умерших выражали свое недовольство тем, что их потревожили.

Гром сотряс небеса. Первый за многие часы. И еще остававшиеся у могилы заторопились к своим автомобилям.

Владелец похоронного бюро и его помощник убрали лебедку, сняли ограждение могилы.

В тот самый момент, когда полил дождь, кладбищенский рабочий в желтом плаще убирал клеенку с холмика вырытой земли.

Другой рабочий уже сидел за рулем маленького трактора, который назывался "Бобкэт". Такого же желтого, как и дождевик напарника.

Прежде чем могилу залило водой, "Бобкэт" засыпал ее землей, а потом уплотнил гусеницами.

– Прощай, – выдохнул Джой.

Вроде бы ему следовало ощущать в этот момент некую завершенность, окончание важного жизненного этапа. Но он чувствовал лишь пустоту в душе. Ничего не завершилось, а он на это очень надеялся.