Читать книгу - "DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина"

Воротилов, как налились злобой и завистью его глаза. Обалдели и остальные. Наверняка уже прознал Самоволов про завод, на который раскошелился Демьян Петрович, наверняка уже потирал свои лапищи, готовясь слить на него весь жир тюлений задорого.

Не тут-то было.

Примчался половой с сервизом, поставил чашку и блюдце с кренделями.

Сам себя не помня от распирающей гордости, Демьян Петрович громко приказал:

– Неси холодненькой!

– Пост ведь, Демьян Петрович, – с укоризной сказал один из рыбников у стены.

– Сам не знаешь? Раз на торгу, значит, в дороге, а раз в дороге, то можно и разговеться.

– Момент, – сказал половой и тут же убрался.

– Как же ты меня вокруг пальца обдурил? – спросил Воротилов.

– А так же, как ты меня тогда с балыком, помнишь?

– Как не помнить. Затаил, стало быть, обиду?

– Не обиду, а так, должок.

Самоволов рядышком ткнул под ребра:

– Тюленя-то все равно возьмешь. Слышал про твой заводик. Давай меняться, а? Ты мне раков, а я тебе – тюленя всего, что у меня есть.

– А мне сома продай! – подал голос рыбник у стены. – Почем сом?

– Нет уж, мне сома! – встрепенулся вдруг Воротилов. – Давай сюда сома!

И так у него раздуло от натуги шею, что Демьяну Петровичу показалось, будто что-то там застряло. Опухоль зашевелилась.

Тут в зале подхватили крик Воротилова, и загремело на весь трактир:

– Сома! Сома неси!

Четверо половых вытащили из кухарской огромную рыбью тушу на блюде. Пронесли ее через весь зал под громкие аплодисменты и водрузили на стол, за которым сидели купцы.

– Вам гостинец, – продекламировал один из служек, – от Тимофея Михайловича!

И выставил графин с водкой.

Дух бы перевести, подумалось Демьяну Петровичу. Но куда там.

Пасть сома распахнулась, и изнутри выглянула матушка Агафена. Волосы на черепе слиплись осклизлой темной массой, глаза лопнули, растеклись запеченной коркой по щекам, будто сыром присыпали. Язык распух и стал похож на коровий. Кожа на лице тоже полопалась от жара. К худой запеченной шее прилип тельный крестик.

Демьян Петрович перекрестился три раза. Увиденное напрочь отбило ему аппетит, вдобавок осело на совести тяжкой ношей. Вспомнил он кроткий взгляд Агафены, чуткие руки и совет, которому он так и не последовал.

– Ну-с, отведаем, – сказал Воротилов и потянулся к сому вилкой.

– Не смей! – прикрикнул на него Демьян Петрович.

Но Воротилов уже кромсал податливое мясо сома, подбирался к начинке. За ним к еде приступили Самоволов и остальные.

– Да что же вы делаете?! – чуть не со слезами взмолился Демьян Петрович.

– А вкус отменный! Продай сома! – потребовал Самоволов и разлил по стопкам водку.

– А мне раков, – поддержал его Воротилов, доковырял до тела черницы и отрезал внушительный кусок.

У Демьяна Петровича закружилась голова. Все это гнусное действо вызывало тошноту, забыл он и про раков, и про тюленя. Стремглав выскочил из трактира.

Народу у пристани собралось порядочно, все чего-то ждали. Света от фонарей было мало, да и доставал он только до фасадов домов, вырывал у темноты клочки набережной, начало пристани. А дальше – темная река. Все громче доносились плеск и скрежет – что-то массивное двигалось вдоль пристани. Наконец замерло.

К толпе из колышущейся темноты вышел Ермолин. Длинные усики порхали вокруг его лица. Ермолин пристально смотрел на Демьяна Петровича и улыбался.

– Принимайте товар, Демьян Петрович, – сказал он.

Полчища раков хлынули с баржи на берег. Среди них мелькали изогнутые тела донных чертей. До самых холмов и леса наполнился воздух щелканьем и шорохом тысяч маленьких тел. Горожане завопили, бросились врассыпную к мосту через притоку.

Но моста уже не было. Его закрыло собой исполинское туловище с необъятной пастью. Отталкиваясь мощными плавниками, сом вполз на набережную, распахнул пасть, и смрад тысяч переваренных тел хлынул на улицы города.

Бес № 6

Дмитрий Лопухов

Вербатим

За завтраком Кира сказала, что хочет написать пьесу-вербатим про борщевик.

– Чего? Про кого? – удивился я.

Кира терпеливо пояснила, что вербатим – это постановки, для которых реплики не выдумывают, а реально подслушивают и слова почти не редактируют, потому что только тогда в них жизнь.

– Борщевик уже полстраны сожрал, а всем параллельно. Надо ехать в какое-нибудь, знаешь, село, где борщевиковая катастрофа, и говорить с людьми. Потом я это все переработаю в пьесу. Уже и с театром договорилась, поставят.

– И заплатят?

– Обещают. И расходы на поездку покроют.

– Значит, возьмем купе! – обрадовался я. – А куда вообще?

Кира смутилась и ответила, что надо провести исследования.

Исследовала она целый день. Вечером поговорила по телефону, села рядом со мной и объявила:

– Едем в Свинарёво!

– Куда-куда?

Оказалось, что в соседней области есть то ли село, то ли деревня, которая целиком заросла борщевиком. И местные настолько с ним свыклись, что образовали симбиоз.

– Ого, день триффидов!

– Не смешно, – ответила Кира. – Там, может, от борщевика люди погибают. Это катастрофа. – Она помолчала, а потом почему-то виновато добавила: – И моя пьеса все изменит.

Кира вернулась под утро, сказала, что всю ночь продумывала с подругой исходное событие для пьесы.

На вокзал ехали в такси, и Кира попыталась заговорить с шофером о борщевике.

– Большевики, говоришь? – И таксист завел рассказ про пломбированные вагоны.

Где-то на полпути Кира хлопнула себя по лбу и выудила из кармана листочек. На нем было написано длинное слово из сплошных шипящих согласных.

– Сможешь прочитать вслух? Для… пьесы надо.

Я подумал, что не смогу, но прочитал без запинки. Кира удивленно хмыкнула, скомкала бумажку и нервозно сказала:

– Хочу, чтобы ты в конце поездки выдал что-то нутряное, емкое и неожиданное – я так закончу вербатим. Только не готовь заранее!

Я кивнул, и Кира полезла в телефон.

Поезд мы едва не упустили. Завалились в купе, запыхавшиеся и одурелые. Следом забежала немолодая женщина без багажа.

– Вы одна? – спросила Кира.

– Ой, нет, сыночек со мной. Очаровательный малыш.

Через мгновение в купе косолапо вломился очаровательный малыш лет сорока. Его залысины поблескивали от испарины, второй подбородок недовольно подрагивал.

– Я внизу, – сообщил малыш матери, и она, шмыгнув носом, поползла на верхнюю полку.

– Да куда же вы! – крикнула Кира. – Ложитесь, мы с мужем будем на верхних.

– Не, – махнул рукой малыш. – Она бабка цепкая, как макака. Ща залезет.

Действительно, залезла.

Вечером в купе пришли мутные мужики с пивом и таранькой. Они рубились с малышом в «очко».

Кира тихонько посапывала на своей полке, а я нервничал. Картежники страшили меня с детства – урки у нас порой играли «на крайнего», проигравшему полагалось