Читать книгу - "Двери паранойи - Андрей Дашков"

С этого момента одна нелепость громоздилась на другую.

* * *

Три ступеньки вели вверх, затем сразу же начиналась лестница вниз. Длинная, заплеванная и усеянная сигаретными «бычками». По мере спуска слева и справа открывались провалы в стенах. Далекие рыдающие голоса звали на помощь из первозданной темноты, – но я не сворачивал, втянув голову в плечи. Визжали дети и оргазмически постанывали их мамульки. Адское местечко. Похоже, не я один обманулся вывеской. В здешних подвалах булькала преисподняя.

Скрежет электрогитары привел меня к двери, из-под которой просачивался табачный дымок. Распахнув ее, я оказался в атмосфере пьяного угара, приглушенного базара, оцепенелого кайфа. В сизом тумане едва прорисовывалось огромное помещение хитроумной конфигурации, разделенное тонкими перегородками на стойла и освещенное керосиновыми лампами.

В каждом «кабинете» расслаблялось по два-три-четыре клиента. На невзрачной сцене топтались продавшие душу рок-н-роллу. Играла группа, которую я мог вообразить себе с большим трудом. Кит Мун потрясал щеками и барабанными мембранами, Сид Вишез ковырял в басу, Бон Скотт перфорировал девственные плевы своих голосовых связок, на гитаре лабал мистер Брайан Джонс[17](или же его идеальный двойник). Все «мертвецы» выглядели достаточно здоровенькими, чтобы протянуть еще лет по тридцать.

Я медленно двигался по извилистому проходу. В поле зрения не было никаких официантов и ничего хотя бы отдаленно похожего на стойку бара. Я обманывал себя, думая, что ищу заднюю дверь. На самом деле я просто охренел от избытка впечатлений.

Проекция воспоминаний: беспредел в музее восковых фигур. Лихорадка субботним вечером. Оказалось, в аду тоже бывают уик-энды, когда здешняя публика пускается в загул.

Среди множества незнакомых лиц попадались и знакомые – главным образом по фотографиям. Я бы сказал: «сновидчески-знакомые». Никто не удивился моему появлению, и никто не обратил на меня внимания, несмотря на то, что я все еще держал в руке обрезок трубы…

Гаршин и Башлачев беседовали о чем-то за бутылкой дешевого портвейна. Вероятно, о том, каковы они – полеты во сне и наяву. Серж Гинзбур, носатый щетинистый урод и аморал, жадно курил сигарету за сигаретой. Перед ним дымился целый вулкан из окурков, под которым была погребена пепельница. Из-за дыма я не сразу разглядел Норму Бейкер, устроившуюся рядом. Элвис обжирался в углу – одинокий и душераздирающе печальный толстяк с неподвижным взглядом. Кетчуп капал на его парчовый пиджак. Высоцкий и Мотрич – оба изрядно поддатые – пытались привести в чувство остекленевшего Фицджеральда. Эдгар По с отсутствующим видом пережевывал бифштекс в обществе холодной снежной королевы Нико. Ее обнаженные плечи и руки были покрыты гусиной кожей. Уильям Берроуз, похожий на доисторическую черепаху, сидел, приспустив на глаза пергаментные веки. Он был безучастен, изможден и самодостаточен. Слишком стар для рок-н-ролла. Суперстар.

Музыка завершилась разрушительным крещендо. Мун развалил ударную установку, забросил палочки подальше и потащился к свободному столику в обнимку с Джонсом и Скоттом. Но от того, что Бон заткнулся, тише не стало. Напротив, надвигался ураган звуков: обрывки песен и стихов, предсмертных криков и пьяной болтовни. Эхо звенело внутри моего черепа…

Правое крыло закончилось тупиком. Ноги сами принесли меня сюда. В тупике стоял музыкальный автомат непостижимой конструкции. В его средней части безошибочно угадывался старый знакомый – радиоприемник из домика, в котором теперь лежал труп странника, слегка проколовшегося с эпохой. К нему (я имею в виду радиоприемник) приделали прозрачный ящик с кнопочным пультом и щелью для монет. Правда, внутри ящика не было пластинок – только густо переплетенные тонкие провода. При ближайшем рассмотрении становилось ясно, что это не провода, а человеческие волосы. Среди волос попадались и прямые светлые, и вьющиеся каштановые, и локоны негроидов.

Автомат извергал из себя какофоническую смесь казацкого хора, шотландской волынки и африканских барабанов. На пульте под каждой кнопкой была небрежно наклеена бумажка с надписью. Я поводил глазом. То были необычные надписи – по большей части имена. Иногда фамилии. Иногда просто набор слов, вряд ли подходящий даже для названия песни. Возле наипоследнейшей кнопки было нацарапано: «Макс». Конечно же, я нажал на нее с детски-невинным желанием узнать, что случится.

Не случилось ничего скоропостижного. Хоры и барабаны утонули в звоне стаканов. Над одной из перегородок затрясся светлый чуб хулигана Есенина, метавшего в кого-то казенную посуду. Музыкальный ящик похрипел и покашлял, потом спросил голосом Фариа: «Хочешь вставиться?» Хочу, хочу, только выведи меня отсюда! Так как новых указаний не последовало, я решил действовать на свой страх и риск.

Я побрел обратно, уворачиваясь от летающих тарелок, и попал в левое крыло. Здесь играли в покер, деберц и очко. Словом, организовались кружки по интересам. Мне стало любопытно, где завсегдатаи берут курево и бухло. Осенило: может быть, приносят с собой? Курить хотелось почти нестерпимо. Этого канцерогенного удовольствия я был лишен… страшно подумать, сколько времени! Стрельнуть сигарету как-то не приходило в голову – все равно что в театре лезть на сцену и приставать к актерам.

Странно, но в этом месте, полном призраков, я почувствовал себя в относительной безопасности. Мимо, пошатываясь, прошел Джек Керуак. От него за метр разило водкой. Потом я наткнулся взглядом на зловещего и будто окаменевшего японца, облаченного в военный мундир. Желтолицый изображал изваяние в обществе гейши. Когда я увидел рукоять самурайского меча, до меня дошло, что это Юкио Мисима.

Мертвецы, вырвавшиеся на волю из могильника памяти, казались более реальными, чем преследователи, оставшиеся снаружи. Я ускользнул в другой временной слой, задержался на пешеходном островке посреди бешено несущегося потока сознания. Обманул природу? Ничего подобного.

Раздвинув несколько плотных портьер, поглощавших звуки, я очутился в натуральной курильне, где народ приводил себя в психическое равновесие после трудовых будней. В одном из отделений я сразу же углядел Фариа своим единственным глазом. Тот как раз передавал трубку Олдосу Хаксли, а рядом с ним полулежал бородатый мужик в белой майке. Покопавшись в памяти, я определил, что мужика зовут Джерри Гарсия. Готовила трубки – кто бы вы думали? – правильно: Верка-Беатриче.