Читать книгу - "Ночные видения - Эллен Датлоу"

– Тут ты, наверное, что-то путаешь, – пробормотала Мама.

– И еще: смотришь на себя в зеркало до тех пор, пока не начинаешь видеть сквозь кожу, и тогда рисуешь собственное сердце и посылаешь рисунок кому-нибудь в письме.

– И какой в этом смысл? – не смогла я удержаться от вопроса.

– Чтобы тот, кому ты послала рисунок, мог тобой управлять, – сказала Милли. – Говоришь: «Я не хочу себя и потому дарю тебе себя». Или что-нибудь в таком же роде.

– Очень странные здесь люди, – сказала я.

– Да, – согласилась Милли. – Очень странные. Или вот еще: выкапываешь дерево в одном месте, переносишь в другое и там сажаешь. Своего рода день кражи деревьев.

– Это День посадки деревьев, – сказала Мама. – Большая часть здешних жителей и не знает, что это такой праздник. Его почти никто не отмечает.

– Но дерево-то сначала надо откуда-то взять, – настаивала Милли. – Если хочешь посадить, откуда-то сначала надо выкопать, разве нет? Мне кажется, это скорее день воровства деревьев, чем день посадки деревьев.

Мама пожала плечами.

– Ну, можем мы хотя бы дерево украсть? – сказала Милли.

– Ни в коем случае, – сказала Мама.

– Почему же? – стала ныть Милли. Мама не ответила, только вздохнула. – И еще бывает день, когда закрываешь свое лицо чужим и идешь от одной двери к другой, собирая вещи и…

Но Мама потянулась и схватила ее за руку.

– Где ты слышала все это?

– Я, – сказала Милли. – От незрелых типов на улице. Слушала, что говорят по дороге в учебный центр. Они об этом говорили.

– Они тебя видели?

– Да нет, конечно, – сказала Милли. – Я бы никогда…

– А как этот день называется, они не сказали?

– Хэллоуин, – сказала Милли.

– Вечер святых?

Милли задумалась и пожала плечами.

– Может быть.

Мама выпустила ее руку.

– Вот это, – сказала она, – можно и отметить. Это не их праздник, а наш.

Милли решила, что разрешение дано, и несколько последующих недель только и могла говорить, что о Хэллоуине. Всякий раз, слыша голоса, доносившиеся с улицы, она затаивалась у парадной двери, поджидала, прислушивалась. Она так часто там стояла, что люди стали чувствовать ее присутствие. Не видеть ее в полном смысле слова, но начинали оглядываться через плечо, им все сильнее казалось, что они что-то упустили.

– Смотри, не попадись, Милли, – предостерегла ее я, – а то будет как с тетей Агнес.

– А что было с тетей Агнес? – с невинным видом спросила она, но, увидев выражение моего лица, сказала: – Шучу. Не волнуйся. Не попадусь.

⁂

Милли большую часть времени проводила вне дома, собирая сведения об этом празднике, проникаясь отношением к нему местных жителей. Отцу это не нравилось, он все чаще прибегал к спиртному из шкафчика, которое, вероятно, от того что он сам его готовил, как ни странно, никак не кончалось. Вскоре он уже проводил большую часть времени в бессознательном состоянии на полу, так что стены дома стали расплываться по углам. Маме приходилось пинать его, чтобы привести в полутрезвое состояние, а не то придется нам перебираться на другое место, если вообще сможем найти таковое.

Примерно через две недели Милли собрала всю семью, чтобы доложить о том, что ей удалось узнать. Как выяснилось, она побывала в учебном центре и там, заняв наблюдательную позицию в раздевалке, обогатилась целым рядом кратких свидетельств, касающихся «истинной» природы Хэллоуина. Среди прочего она узнала, как вырезать тыквы, придавая им формы голов отвергнутых и адом, и раем; какие требуются костюмы (под чем она подразумевала своего рода заменитель кожи, прикрепляемый поверх истинной кожи, хотя местные использовали искусственный кожзаменитель, а не настоящую кожу, как мы уж было хотели); и как делается «вызов у порога»: по ее словам, надо шлепнуть хозяина дома перчаткой по лицу и сказать что-то вроде: «Примешь ли ты шутку от моей руки или смиришь эту самую руку угощением?»

– Прямо такими словами и говорится? – спросила Мама.

Милли пожала плечами.

– Да нет, не совсем. Я немного подправила.

– А насчет шлепка перчаткой.

– Это тоже мое усовершенствование, – признала Милли.

Но, как сказала Мама, усовершенствовать этот праздник мы не будем. Если уж отмечать его, то так, как это здесь принято. Надо приспособиться.

– И даже к кожзаменителю? – спросила Милли.

Мама заколебалась.

– Ты какую-нибудь конкретную кожу имеешь в виду? – спросила она. – Не ту, что сейчас на тебе?

– Ну да, – сказала Милли. – Именно так.

Мама заколебалась и задумалась. Из соседней комнаты, пошатываясь, вышел Отец.

– Черт, пусть девчонки повеселятся.

Мама пожала плечами и уступила.

План состоял в том, что я привяжу нынешнюю кожу Милли к стулу, а она привяжет мою к другому и она отведет нас к новой искусственной коже, которую имела в виду.

– Тебе понравится, – заверила она меня. – Как примеришь новую кожу, не захочешь возвращаться.

– Но вы все же вернитесь, – предостерегла Мама.

– Разумеется, – сказала Милли, хотя по тому, как это было сказано, я поняла, что вернемся мы с неохотой.

Привязывание нынешней кожи Милли прошло гладко, особенно оттого, что она не спешила выселяться из нее, пока кожа не окажется надежно прикреплена к стулу. Я смотрела, как она вытекает через ноздри и становится снова простой Милли. Сначала кожа ничего не делала, потом закричала во все горло. Пришлось Маме ее заткнуть.

– Что, по-твоему, она помнит? – спросила Милли почти шепотом, напоминающим шелест бумаги. – Она знает, что я ею пользовалась?

– Должна что-то знать, – сказала я. – Иначе не кричала бы.

Чего мы не учли, так это того, что выбравшаяся из собственной кожи Милли теперь не сможет привязать к стулу мою кожу. А сама я вряд ли смогла бы это сделать.

– Может, сходить и взять кожу у кого-нибудь в долг? – прошептала Милли. – Принести сюда и сделать что требуется?

Мама вздохнула.

– Я сама сделаю, – сказала она.

Она крепко привязала меня – в этом у нее было больше опыта, чем у нас, – а также, пока я все еще находилась в собственной коже, затолкала мне в рот тряпку – так было проще. Тогда я стала извиваться в коже, медленно отделилась от нее и, тяжело дыша, вытащила себя наружу.

Милли, мимолетное видение, вела меня. Все еще тяжело дыша, я старалась не отставать. Мама стояла у двери, скрестив на груди руки, и смотрела нам вслед. Хорошо было чувствовать себя на свободе, хорошо потянуться.