Читать книгу - "Мифы Ктулху - Роберт Ирвин Говард"

бы стошнить при виде увечий на теле мужчины — следов острых ножей. Бристоль понял, что над телом араба потрудился настоящий знаток искусства мучений, и все же в сильном теле Ахмада все еще тлело последнее дуновение жизни. Серые глаза Мак-Грата сузились, когда он пригляделся к связанной жертве. Он тут же припомнил другие, гораздо более зловещие чащи, где на шесте свисал чернокожий слуга белых людей. Его кожа была полусодрана — как бы намекая белым хозяевам жертвы, что самонадеянно вторгаться в заповедные земли точно не стоит.

Бристоль Мак-Грат перерезал веревки и уложил умирающего в более удобную позу. Это было все, что он мог сделать. Он увидел, как блеск бреда на мгновение исчез из налитых кровью глаз, и в них вспыхнуло осознание. Хлопья кровавой пены забрызгали спутанную бороду араба. Его губы молча разжались, и Мак-Грат увидел обрубок вырезанного языка.

Пальцы араба начали царапать грязь. Они дрожали, но Ахмад отчаянно и настойчиво пытался что-то вывести на земле. Мак-Грат низко наклонился — и увидел кривые линии под дрожащими пальцами. Собрав последние силы, араб оставил сообщение на родном языке. Мак-Грат увидел имя: «Ричард Болвилль»; после этого последовало слово «опасность», затем человек махнул слабой рукой в направлении тропы, а после — и тогда-то каждый мускул в теле Мак-Грата напрягся — вывел «Констанс». В последнем усилии ослабевший палец написал: «Джон Де Эл…». Мучительный спазм охватил залитое кровью тело; узкая жилистая рука дернулась — и наконец безвольно упала. Ахмад ибн Сулейман покинул мир живых.

Мак-Грат встал, отряхнул грязь с рук. Он остро ощущал напряженную тишину леса, из глубины которого доносился тихий шорох, который не был шумом ветра. Бристоль смотрел на изуродованную фигуру, не испытывая большой жалости, ибо слишком хорошо знал, каким испорченным было сердце араба — таким же черным и злым, как и у хозяина Ахмада, Ричарда Болвилля. Казалось, на хозяина и слугу, какими бы свирепыми они ни были, наконец-то нашлась управа — но кто это был или что?

Более ста лет Болвилли безраздельно властвовали в этом отдаленном краю. Они держали сотни рабов на своих обширных плантациях, а позже закабалили и потомков своих подневольных. Ричард, последний из Болвиллей, ничуть не отличавшийся от своих деспотов-предков, установил кошмарные жестокие порядки в личном маленьком царстве посреди сосновых лесов. И все же крик отчаяния, донесшийся до Мак-Грата в виде телеграммы, которую он теперь крепко сжимал в кармане пальто, исходил из того самого края, где люди на протяжении столетия преклонялись перед Болвиллями как перед богами.

За шорохом последовала тишина — более жуткая, чем любой звук. Мак-Грат знал, что за ним наблюдают; он знал, что место, где лежало тело Ахмада, обозначало невидимую черту, которую он не имел права пересечь. Он верил, что ему будет позволено беспрепятственно вернуться в далекую деревню, а шаг вперед — это гарантированная смерть. Так что, повернувшись, Бристоль побрел обратно тем же путем, каким пришел.

Он продолжал идти, пока не миновал другой поворот тропинки. Там он остановился, прислушался. Все было тихо. Он торопливо вытащил из кармана телеграмму, разгладил ее и еще раз прочел послание от человека, которого ненавидел больше всего на свете:

Бристоль! Если ты все еще любишь Констанс Бранд, то, ради Бога, забудь свою ко мне ненависть и поспеши в поместье Болвиллей без отлагательств, будто все дьяволы у тебя на хвосте!

Р. Б.

И более — ни слова. Телеграмма дошла до Мак-Грата в далеком городке на Западе, где он жил после возвращения из Африки. Если бы в ней не упоминалось имя Констанс Бранд, он бы просто проигнорировал ее. Но речь шла о Констанс, и он схватился за забившееся будто в агонии сердце — и вскоре уже планировал маршрут возвращения в те края, где родился и вырос. Три года он считал ее погибшей — ту единственную женщину, которую он, Бристоль Мак-Грат, когда-либо любил.

Он положил телеграмму обратно в карман, сошел с тропы и направился на запад, протискиваясь своим крепким телом между густыми деревьями. Бристоль двигался по ковру из сосновых иголок практически бесшумно — недаром он провел свое детство в стране могучих сосен. Шагов через триста он пришел к узкой грунтовой тропе, заросшей молодыми кустиками; она вилась между густыми соснами параллельно дороге. Мак-Грат знал, что по ней придет к задворкам поместья Болвиллей; он предположил, что скрытные наблюдатели не патрулируют этот путь. Откуда им знать, что Бристоль помнит о том, что такой окольный путь вообще существует?

Он пошел по тропе на юг, напрягая слух, чтобы уловить звук. В этих лесах доверять своим глазам было нельзя. Сейчас до дома оставалось всего ничего — он находился в том месте, где еще при жизни деда Ричарда были поля, расстилавшиеся почти до широких лугов, окружавших виллу. Однако полвека назад поля были заброшены и поглощены лесом, который продолжал разрастаться.

Теперь Мак-Грат мог видеть поместье Болвиллей — крошечный кусочек могучего здания, мелькающий над верхушками сосен перед ним. Человеческий крик ножом прорезал тишину, и сердце Мак-Грата подскочило к самому горлу. Он не мог сказать, женщине или мужчине принадлежал этот полный боли вопль, но одна только мысль о том, что могла кричать женщина, толкала его вперед. Бристоль смело бросился к зданию, которое мрачно возвышалось сразу за растущими вразброс деревьями.

На некогда обширных лугах уже проросло тут и там несколько молодых сосен. Все строения здесь были ветхими. За виллой виднелись полуразрушенные амбары и хозяйственные постройки, где раньше жили рабы. Особняк возвышался над прогнившими обломками — скрипучий великан, обглоданный крысами, готовый в любой момент рухнуть.

Бристоль Мак-Грат подступил к окну изящной походкой тигра. Звуки шли именно оттуда; их отчаяние контрастировало с умиротворенными лучами солнечного света, уже потихоньку просачивавшимися через заслон деревьев. Страх все больше охватывал Мак-Грата.

Готовясь к тому, что может ожидать его внутри, он осторожно заглянул в помещение.

2. Суровая пытка

Он заглянул в большую пыльную комнату, которая до войны могла служить бальным залом. С высокого потолка свисала паутина; резные дубовые панели были черными и грязными. Огонь полыхал в большом камине — маленький язык пламени, достаточный лишь для того, чтобы подсвечивать узкие железные прутья, огораживающие очаг.

Но