Читать книгу - "Ведьмы. Запретная магия - Луиза Морган"

В конюшне в Грандже были широкие просторные стойла, наклонные гравийные дорожки, ухоженные загоны и современные печи на угольном топливе, благодаря которым холодными ночами лошадям было тепло. Как и в окрестностях, и в большом кирпичном здании самого поместья, там было безупречно чисто. Каждый раз при поездке в Грандж Ирэн, терзаясь черной завистью, становилась молчаливой и подавленной. Даже ливрея, хорошо скроенные брюки-галифе и высокие кожаные сапоги Тома Батлера заставляли ее чувствовать себя в хлопчатобумажных платьях безвкусно одетой и незаметной. А стоило появиться мисс Блодвин в одном из изысканных костюмов для верховой езды, постукивая украшенным кожаным плетением хлыстом, кивая фермерше и ее дочери так, словно была королевой, тоска Ирэн усиливалась еще больше. Она приседала в реверансе, как велел ей долг, потупив глаза, но не из смирения, а чтобы скрыть полный алчности взгляд.

Она прекрасно знала, что более красива, умна и даже образованна, чем хозяйская дочь. Отец-трубадур научил ее бегло говорить по-французски, мать – читать и складывать цифры. А еще Урсула заставляла ее расшифровывать записи на старофранцузском в старинном гримуаре.

У Ирэн и в самом деле было много достоинств. Но смирение к ним не относилось.

Равно как и терпение.

Когда они возвращались домой после того, как в очередной раз ходили посмотреть на жеребенка, Урсула сказала:

– Думаю, он вырастет красавцем. Такой хорошенький, серый в яблоках. Конюх сказал, что скоро начнет объезжать его.

– Не понимаю, почему тебя это волнует, мама, – отрезала Ирэн. – Он не твой. Тебе никогда не позволят на него сесть.

Урсула с несвойственной ей мягкостью ответила:

– Ирэн, я бы хотела, чтобы ты называла меня «маман». И я чувствую, что Инир в какой-то степени мой, ведь Арамис принадлежит мне, а Инир – его частичка.

– Арамис – просто конь.

– Он гораздо больше, чем просто конь. Если бы не он, меня не было бы в живых, да и тебя тоже.

– Не выношу, когда ты так говоришь!

Они шли по дороге. Поместье осталось позади, закрывая закатное солнце. Над лесом мигали звезды, словно вспорхнувшие с темной кроны деревьев. Их дом, приземистый и невзрачный, напоминал съежившегося, испуганного щенка. Над плоской крышей вилась тоненькая струйка дыма.

Урсула остановилась и посмотрела на дочь. Исчезающий свет выхватил морщинки на ее лице и серебристые пряди в темных волосах. Ирэн поразилась, заметив эти признаки старения. Урсула казалась вечной, как морские утесы вдоль Касл-бич, и уж никак не мягче, чем эти грозно нависающие валуны.

– Я знаю, что ты несчастлива, и понимаю тебя. Я тоже чувствовала себя неудовлетворенной в шестнадцать, – сказала Урсула.

– Но тебе нравится быть фермером.

– Да.

– А в шестнадцать нравилось?

Урсула скривила губы:

– Я с ранних лет любила возделывать землю. А недовольна была колдовством. Но я поняла, как и моя маман, что отрицать его нельзя.

– Мы еще даже не знаем, ведьма ли я вообще! – выпалила Ирэн.

– Тсс… – Глаза Урсулы широко раскрылись, и она бросила беглый взгляд по сторонам. – Тебя могут услышать.

– Да никто в такое не поверит! Сейчас не мрачные времена.

– Может, и мрачные. Для таких, как мы, всегда небезопасно.

– Возможно, для тебя – да, но не для меня. – Несмотря на возражения, Ирэн все же не смогла сдержаться, чтобы с опаской не оглянуться по сторонам. – И если я не стану… ну, тем… то я хочу стать леди. Я чувствую себя леди.

Урсула вздохнула и отвела взгляд от дочери.

– Идем, уже темнеет.

Она пошла дальше, и Ирэн пришлось подстроиться под ее шаг.

– Ирэн, надо признать, что благодаря отцу с виду ты леди, хотя и не являешься ею. И ни ты, ни я, ни Себастьен с этим ничего поделать не сможем.

– Даже если я…

– Если – что?

– Не знаю. Что-нибудь.

Ирэн претила сама мысль о том, что придется прожить всю жизнь фермершей: выгребать, копать, кормить скот, полоть… Она содрогнулась, представив себе, что станет такой, как мать: седеющей, морщинистой, с вечно грязными ногтями и в стоптанных сапогах.

– В конце концов тебе придется принять все так, как оно есть. Твое наследие не такое, как у мисс Блодвин. Так уж устроен мир.

– Это несправедливо!

– Жизнь редко справедлива.

Оставшуюся часть пути Ирэн шла молча, задумавшись. Когда они вошли в дом, там было темно и холодно, и Урсула поторопилась зажечь масляную лампу, пока Ирэн разжигала огонь в камине. На ужин у них было немного холодной ветчины, отварной картофель и полбуханки черного хлеба. Ирэн глядела на все это с раздражением.

– Наверное, мисс Блодвин пьет сейчас шампанское и ест жареного рябчика.

– Может, и так. А у нас картофель с мясом. – Урсула села за стол и разрезала кусок ветчины на две части. – Радуйся, что у тебя вообще есть еда, Ирэн. У некоторых и того нет.

Ирэн села на свое место и взяла из рук матери тарелку. Ей хотелось отказаться, но день был долгим, а она была слишком голодна, чтобы решиться на такой шаг. Справившись со всем, съев вдобавок еще два куска хлеба со свежим маслом из маслобойни в Грандже, она поднялась, чтобы отнести посуду в каменную раковину.

– Не забудь, сейчас Мабон^[55], – произнесла Урсула, заворачивая остатки хлеба.

– Ох, мама! Нам точно нужно?

Мать не потрудилась ответить.