Читать книгу - "Из пламени и дыма. Военные истории - Александр Бушков"

В некоторых местах все перемешалось, то противник к тебе в спину заходит, то ты к нему, друг на друга натыкаемся совершенно внезапно. Катавасия… Остался я от моего взвода один-одинешенек: один танк подбили немцы, второй в этой огненной каше потерялся неизвестно куда. Рация имелась (танк был новейший, «восемьдесятпятка»), но в эфире бурлила такая каша из нашей и немецкой переклички, что связаться не удавалось, а может, было уже и не с кем…

Пер я наугад, без конкретной боевой задачи – поди ее поставь в таком хаосе, да и связь с командиром роты тоже установить не удавалось. Может, и его уже накрыло…

Танк – тот еще слепыш. Представьте, что надели вам на голову ведро с узенькой прорезью для глаз или старинный рыцарский шлем – и велели активно действовать в сложнейшей обстановке.

Мало вы увидите… Была командирская башенка со смотровыми приборами, но и от нее в таких условиях мало толку. Все перемешалось, вокруг горят танки, наши и немецкие, самолеты сплошь и рядом бомбят наугад чуть ли не с бреющего, башни сорванные валяются, то пехота у тебя с дороги драпает, и немецкая, и своя (свои тоже понимают, как легко в такой каше под гусеницы попасть), то орудие по тебе бабахнет, непонятно и чье… Огонь, дым, грохот, всё перемешалось…

Я так никогда и не узнал, что за сволочь залепила мне в левый борт, то ли орудие, то ли немецкий танк. Представления не имею, почему он взял такой низкий прицел. Кто бы потом выяснял… В меня и до этого в тот день попадали пару раз, но калибра не хватало, чтобы пробить лобовую броню, так что тряхнуло здорово, но обошлось. А сейчас получилось хуже – шмякнуло в левый борт, и тут же еще раз, танк накренился влево, клюнул носом так, что дуло пушки чуть не заскребло по земле: броню не пробило, но моментально понял – что-то с ходовой, похоже, и гусеницу порвало…

Танк развернуло чуть ли не на пол-окружности, что нас явно и спасло от третьего снаряда – он разорвался где-то слева, прежде чем механик-водитель, уцелевший, успел выключить двигатель, и правильно: ход мы все равно потеряли. Четвертый разрыв, уже ближе – ну точно, какая-то сволочь взяла нас на прицел и гвоздит с близкого расстояния, и калибр у нее нешуточный, как бы не «Тигр»… Я не стал оглядывать окрестности, искать его: танк встал, накренившись, поверни башню влево – пушка в землю уткнется, поверни вправо – в небо уставится. Еще один разрыв – и запахло гарью, а это уже было совсем скверно. Солярку саму по себе поджечь гораздо труднее, чем бензин, а вот ее пары рванут не хуже бензиновых…

Пора покидать машину, на что иногда остаются считаные секунды.

Я успел только скомандовать, чтобы включили постановку дымовой завесы. И она сработала, повалил дым. Распахнул верхний люк. Это только командиру корабля положено покидать корабль последним, а у нас все наоборот. Начни я с морским благородством пропускать остальных, заткнул бы своей персоной дорогу, и сгорели бы все до единого… У нас было всегда четко расписано, кто выскакивает первым, кто вторым, и так далее, вплоть до пятого. Все решают секунды: замешкался – сгорел или обожгло так, что лучше бы сгорел…

Дым завесы уже валил вовсю, вражина мог и подумать, что покончил с нами, – то-то он больше не стрелял… Я выскочил в люк, сиганул с накренившегося танка, окутанный дымом, чуть поджав коленки…

Тут меня прошибло какое-то странное чувство, я себе показался пластилиновым колобком, который ребенок катает в ладонях: давило так, что дыхание сперло, крутило, мяло… и что-то ноги все не касались земли…

Очень быстро все это кончилось, и я упал на твердую землю – так, что не удержался на ногах, повалился ничком. Прикрыл голову, вжался лицом в землю – мало ли что, – бежали секунды, а я не слышал разрывов, вообще, ни ближних, ни дальних. Ничуть не походило, чтобы что-то стряслось с барабанными перепонками, – неподалеку явственно слышались какие-то звуки, но ничуть не похожие на грохот боя.

Скорее уж на громкие человеческие крики – не так уж и далеко, неразборчивые, но что-то вроде бы совсем не похожие на команды или яростный мат рукопашной. Что-то другое. Нельзя было разлеживаться, нужно посмотреть, что с ребятами, попытаться углядеть, что это за тварь по нам гвоздит, куда можно отступить, чтобы укрыться от ее огня, – если это все же танк, порежет пулеметами, он где-то близко…

Перевернулся рывком на левый бок – вокруг по-прежнему ничего похожего на грохот боя, – уперся рукой в землю, встал во весь рост…

И чуть не заорал. Рассчитывал столкнуться с кем угодно – «Тигр» поблизости, зенитная пушка бьет прямой наводкой, немецкая пехота, но от такого зрелища дыхание сперло, голова кругом пошла…

Не было вокруг ни боя, ни моего танка, ни какой-либо другой военной техники, ни нашей, ни немецкой, ни целой, ни подбитой, ни единого человека в нашей или немецкой форме…

Небо другое – не ясное, испаскуженное там и сям тянувшимися в вышину густыми черными дымами, а серое, затянутое хмурыми облаками, тяжелыми, низкими, способными, чего доброго, и пролиться ливнем. Справа, метрах в сорока от меня, толпились люди, одетые как-то странно: впереди мужчины в каких-то непонятных рубахах повыше колен, подпоясанных, потрепанных, замызганных, все до единого без штанов, в каких-то уродских грубых башмаках. Бородатые, растрепанные, выставившие в мою сторону деревянные вилы, колья, еще какую-то хрень вроде граблей, опять-таки сплошь деревянных, с кривыми зубьями. У одного непривычной формы топор на длинном топорище. За ними теснятся женщины в длинных, до земли, платьях, к ним прижались детишки, иные и вовсе голые, с тряпкой на бедрах. Таращатся на меня, а глаза у всех круглые от страха. Молчат. Мужики крепко стиснули свои подручные средства, скалятся крайне недружелюбно, но бросаться что-то не спешат. А у меня челюсть отвисла от изумления – кто такие и откуда здесь взялись? Где бой? Где наши и немцы? Стою в замасленном комбинезоне, пялюсь на них, как баран на новые ворота, и ничегошеньки понять не могу, только распрекрасно отдаю себе отчет, что это не сон и не предсмертный бред – очень уж подробно всех могу рассмотреть, ничто перед глазами не колышется, никак не похоже на галлюцинацию. Случались у меня однажды всякие бредовые видения после тяжелого осколочного ранения, когда я метался в жару и, как потом признались врачи, свободно мог и помереть, будь организм послабее.

Здесь – ничего похожего. Твердая земля под ногами, кажется, проезжая дорога со следами тележных колес и копыт. И эта толпа человек в тридцать дрекольем ощетинилась, все перепуганы, будто черта узрели…

Быстренько огляделся. Правее, за их спинами, – явно деревушка, дома корявые, лачуги какие-то, крытые какие старой, в прорехах, дранкой, какие и вовсе соломой. Отсюда видны огородишки возле них, окруженные хлипкими плетнями, что-то там растет, посреди узенькой улицы свинья валяется, худющая собака куда-то протрусила…

Слева, раза в два подальше, – постройка повнушительнее. Высокая квадратная башня, вроде бы сложенная без особого складу и ладу из больших камней. Крыша шатром, на столбах, меж ее краем и верхушкой башни, – немаленькое пустое пространство, и там вроде бы люди маячат. К башне лепятся разнокалиберные строеньица вроде деревенских лачуг. Окон в башне немного, да и похожи они скорее на бойницы. Вокруг – широкий ров, едва ли не до краев полон застоявшейся, позеленевшей воды, подъемный мост опущен на толстенных цепях, неширокие ворота распахнуты…