Читать книгу - "Мы здесь - Майкл Маршалл Смит"

Что именно происходило на Юнион-сквере, Дэвид, несмотря на все свои усилия, вспоминал лишь урывками. Помнилось, как он повернулся и увидел Меджа. Помнилась молодая красавица в черном плаще: она стояла чуть сбоку, с лицом, выражающим дружелюбный интерес, а после этого возобновила напряженный разговор с каким-то человеком в буром костюме.

– Это не Райнхарт, – упорствовала она. – Это кто-то другой.

– Вы просто призадумайтесь о том, чтобы остаться в церкви, – увещевал Бурый Костюм. – Всего каких-то пару дней.

Девушка улыбалась, и ее острая улыбка-укус явно подразумевала: ответ отрицательный.

Были еще и другие люди, в том числе кто-то апатичный, по имени Билли. Все они принимали участие не то в каком-то неформальном сборе, не то в планерке. Медж как будто разрывался между желанием пообщаться с Дэвидом и, одновременно, решением каких-то дел с той красоткой и Бурым Костюмом (писатель подслушал достаточно, чтобы сделать вывод: именно эти дела заставили Меджа поспешно выхватить свою мобилу в «Кендриксе», а затем отбыть обратно в город). Все говорили быстро, суматошными голосами. Билли все это время безучастно стоял в сторонке. Вид у него был больной.

Где-то в глубине головы настойчивый голос внушал Дэвиду: пора на вокзал. Этот голос – голос, который извечно взывал к благоразумию, советовал от чего-то воздержаться, поостеречься, соблюдать осторожность, – составлял у литератора примерно десять процентов мыслительного объема. Еще тридцать процентов злодейски нашептывали обратное: наплевать, действовать наперекор и вопреки всему.

Остальное клубилось роем невнятицы.

Иногда казалось, что он различал гвалт голосов, но звучало это как сумбурная комбинация уличного шума и отдаленного грома летящего в вышине авиалайнера, а потому не исключено, что эти звуки были на самом деле единственными. Если моргнуть, то все фокусировалось: Нью-Йорк серым промозглым днем. Если же отпускать свое внимание в свободное плавание, то картина преображалась. Наркотой Дэвид не увлекался (уже одних воспоминаний о том, как на него с террасы по-совиному, не мигая, пялились родители, прежде чем зай-тись визгливым истеричным хохотом, от которого мурашки бежали по коже, хватало ему на то, чтобы сама мысль о «дури» становилась для него несносна), однако сложно жить и расти в наполовину сельской Америке и ни разу не попробовать хотя бы «травки». Из своего единственного опыта с «экстази» писатель упомнил ощущение общей отвязанности, когда реальность сходит с тебя кожурой и ты смотришь на нее как бы со стороны, не понимая толком, ты ли сейчас сделал шаг или же его за тебя сделал окружающий мир, и как вам теперь слиться воедино.

Он наблюдал плавно циркулирующие группы людей, вовлеченных в беседу, – у кого-то серьезную, у кого-то шутливую. По пешеходной зоне вовсю фланировали одиночки, а также пары и тройки людей. Был момент, когда из толпы вышла и остановилась большущая собака, с задумчивой грустинкой глядя на Дэвида, словно в ожидании, что он ей сейчас что-то скажет. Собака, похоже, была одна, без хозяина, и спустя какое-то время она засеменила прочь. Все это происходило в тишине, словно за толстенным стеклом, но иногда как будто лопался пузырь, и тогда сквозь толпу прорывался протуберанец шума – словно бы вдруг открывались двери комнаты, где вовсю кипела вечеринка, на которую тебя не приглашали. Точно так же Дэвида здесь как будто не замечали, но иногда кто-нибудь из этой публики оборачивался и окидывал его любопытным взором, после чего вновь возвращался к прерванной беседе.