Читать книгу - "Три момента взрыва - Чайна Мьевилль"

Действия, направленные на подавление личности, все эти помещения, лишения, ну и, конечно, симуляция утопления. О ней не писали и не говорили только ленивые. Именно на ней сконцентрировались все СМИ: и правые, и левые, и умеренные, и оппозиционные. Ужас, вызывающий гадливость, для одних и реклама товара для других. У Конинг не хватило бы денег, чтобы купить эту тряпку, вернее, ту, самую первую. Насколько она поняла, ткань еще сохраняла влагу с первого допроса, хотя прошло уже несколько лет. И теперь это мокрое полотенце могло проделывать такие штуки, которые никакому куску материи просто не по чину.

Однако как Байби прятался за Ю, так и за утоплением скрывались другие, менее известные чары. Десятому номеру, пытке водой, этому апогею дозволенных методов воздействия, предшествовал прием номер девять.

9. В тесный ящик помещаются насекомые. Затем вам нужно… – И опять это слова наших магов от юриспруденции. Конинг никогда не пренебрегала сбором материалов по объекту разработки. Она снова медленно перечитала текст, который и так знала наизусть, до гортанного рыка понижая голос на том, что было написано жирным шрифтом. Потом завернула в распечатанный текст пузырек. Затем вам нужно посадить в ящик к насекомым Зубейда. Как нас проинформировали – о, это множественное число, это виртуозное второе лицо: комок грязи, летящий сквозь время в тех, кто, содрогаясь от отвращения, возьмет когда-нибудь в руки эти шедевры и внезапно ощутит себя замаранным соучастием в чужом преступлении – блестящий способ оправдаться, разделив вину на всех. Любой, кто задает вопрос постфактум, тоже виновен, ибо его сразу принимают в коллектив. Нас проинформировали, шепчут любопытному. Нам сообщили, что Зубейда, похоже, панически боится насекомых. Вот поэтому скажите теперь Зубейде, что насекомое, которое находится с ним в одном ящике, ядовито. А на деле вы подсаживаете к нему совершенно безобидную тварь.

– Ящик был так тесен, что он не мог там и пальцем пошевелить, – рассказал Конинг тот солдат. – Вы устно проинформировали нас о том, что посадите безобидное насекомое, например обычную гусеницу, в ящик к Зубейду.

– Так оно и было.

Крохотная комнатушка, грязного, обмочившегося от страха мужчину волокут прочь, не заботясь о том, как он себя чувствует. Стены камеры, кажется, еще вибрируют от его недавних воплей. Конинг представила, как этот человек, который только что принял от нее изуродованную и набитую деньгами книгу, склонился тогда над коробкой, протянул руку и выудил из лужи мочи ошеломленное, извивающееся, но чудесным образом уцелевшее оружие правительства в этой войне с террором.

– Через пару дней после того, как я его вытащил, мелкий гаденыш окуклился, – продолжал солдат. Он уже встал из-за стола и натягивал куртку. Его не заботило, услышит его слова кто-нибудь еще или нет. Пара посетителей за другими столиками действительно посмотрели на него с любопытством.

Конинг ждала, что еще скажет этот барыга черного рынка магии. Но он промолчал, и тогда она продолжила:

– Но он не умер.

Она внимательно разглядывала свою покупку.

– Знаю, – сказал солдат. – Не умер. – И он поднял вверх палец. – И мне наплевать, для чего он тебе понадобился. Я же вижу, у тебя прямо на языке вертится.

Он улыбнулся. Потом дружески подмигнул ей и вышел, оставив Конинг наедине с куколкой ждать, когда он отойдет настолько далеко, чтобы она могла тоже покинуть заведение.

Конинг была экспертом-самоучкой. Свое приобретение она устроила в гнездышке, заранее подготовленном из порванного на полоски гримуара и смятых в комок страниц из справочника о правилах заключения помолвки. Стала наблюдать. Ничего не происходило.

Конинг нянчилась со своим приобретением, насколько вообще можно нянчиться с окуклившимся насекомым: невосприимчивый панцирь, угловатые очертания, резко очерченные края. Не верилось, что все это соткано из нити: скорее, создание производило впечатление некоего нароста. Скопления органики и неорганики, металлических опилок вперемешку с почвой. Она набралась терпения и стала ждать, когда процесс становления существа завершится.

Метаморфоза гусеницы – это смерть. Под панцирем куколки плоть прежнего живого существа разлагается полностью, словно облитая кислотой. Одни глаза не трансформируются в другие, и ротовое отверстие не становится новым ртом. Преображение начинается с превращения тела в слякоть, столь же бесформенную, как соленый слизняк, а уж затем это жидкое nihil самоорганизуется в совершенно новое живое существо. Так что панцирь куколки – это не утроба, где одно трансформируется в другое, а камера пыток, служащая одновременно и местом рождения – и потому относящаяся к материи рачительно.

Напитавшаяся спецификой момента истины Зубейды, гусеница, или то, чем она сейчас была, раздулась не только от физических калорий. Ее нянька была права: в процессе своего причудливого, затяжного нового рождения она должна была не просто выпростать наружу новые конечности и многосоставные челюсти, не только развернуть бумажные крылья, напряженно гудящие от непривычного еще движения, но и раздвинуть само время. Теперь она возвращала материю миру. Насекомые всегда лишь эхо иной жизни: в этом их секрет. Бабочка – это перевод наполненных криками мгновений на язык шестиногих, это голос хитинового протеста. Стоит только правильно толкнуть большую дверь, и она будет открываться снова и снова.

Блоха, призрак которой славил и поносил Блейк. Убийца Александра. Чигу, которыми заразились матросы Санта-Марии, да так, что пришлось оставить их на острове с безнадежно пораженными ногами. Как дотянуться сквозь время до таких, как они, чем измерить те дыры, которые насекомые просверлили в истории человечества? Как их прихлопнуть и все изменить?

У Конинг был план. А у кого его нет? Как будто силы насекомого, способного останавливать или убыстрять ход времени, было недостаточно. Нет, у нее еще родилась схема грандиозного, воистину безумного размаха. Это из-за нее она годами тратила семейные капиталы на всякую ерунду, на невозможные вещи. Случайно подхваченный ею слух о существовании черного рынка заряженных войной артефактов стал первым звеном в длинной цепи последующих событий и действий, которая привела ее сюда, в эту комнату, где она сидела, наблюдая за куколкой некусачей гусеницы, нечаянного орудия пытки Зубейды, и ждала, когда новое существо прорвет стенки кокона и продолжит свой путь насекомого.

Теперь уже совершенно не важно, к чему она стремилась, хотя это было, конечно, важно для нее. Что-то пошло не так, и это что-то привело нас туда, где мы есть сейчас. Где-то произошло – на это она и делала свою ставку – усечение. Насекомое – оскверненное, остановленное в своем развитии, заброшенное в конец своей насекомой судьбы. Она приобрела его, и оно должно было стать первым шагом на пути к исправлению. У нее было намерение нырнуть в ту дыру во времени, которое оно откроет, когда станет вылупляться. Ей предстояло раздавить вампира. И так вновь соединить оборванные когда-то нити политики, давно превратившейся в историю. Как еще, если не пойдя дорогами насекомых, сможет она вступить в бой с малярийным комаром, жаждущим лорд-протекторской крови, и без того уже кишевшей паразитами, проникнувшими в его тело через желудок? Честолюбивое желание переиначить историю, задержать развитие Матери Парламентов, отодвинув дату малярийной кончины цареубийцы.