Читать книгу - "Пение пчел - София Сеговия"

В первые же дни сеньора Беатрис приказала доставить им продовольствие на несколько недель и ношеную одежду для всех членов семьи. Они приняли этот дар: единственной их одеждой было тряпье, в котором они в полной темноте покинули табачную плантацию, где им суждено было провести всю жизнь. Прислала она также мыло и средство против вшей, блох и клещей, которые они также вынуждены были принять. «Господа не хотят, чтобы поблизости жили вшивые и грязные люди», – подумал Ансельмо. Не по этой ли причине их отправили жить так далеко от господского дома?

Однако впереди ждало самое страшное оскорбление – им предложили оплатить обучение детей Эспирикуэты в школе. Дочек – записать в школу для девочек, сыновей – в школу для мальчиков. Им дадут хорошее образование, заверила его хозяйка. Дочки Моралесов тоже посещали школу, которую, правда, называли колледжем, потому что они были элегантными барышнями и заходили в нее с другой стороны – со стороны тех, чьи родители могли оплачивать их образование. Затем хозяйка обмолвилась, что они и сами могут освоить буквы и цифры. Поскольку мой отец при этом не присутствовал, Ансельмо отбросил свой обычно почтительный тон и завершил диалог, выдав:

– Нет уж, донья. Мои дети туда не пойдут. С какой стати? На что им это? Парни нужны для посева и сбора урожая. И что хорошего в том, что дочки будут учиться в этой вашей школе? Чтобы научиться получше прислуживать? По мне, лучше уж пусть сидят здесь – больше пользы принесут.

Донья Беатрис смутилась и поспешно ушла.

Шли годы, но Ансельмо Эспирикуэта не бросил свои мысли о земле и свободе. Его идея начала блуждать по окрестностям, но батраки асьенды и рабочие из города, похоже, не разделяли ее: «С какой стати им отдавать землю бесплатно, если мы ее не выкупили?»

Пеоны полагали, что жизнь и без того складывается неплохо, ведь у них есть работа, а вместе с ней возможность обрабатывать свою землю и учить детей. По мнению Ансельмо, господская снисходительность, доброе отношение и отсутствие кнута приручили их, как домашних животных, заставив смириться с несправедливостью. Ему лично пошли впрок каждая затрещина и пинок, которые он получал в продолжение всей жизни, и теперь хорошее отношение не могло сбить его с толку: это всего лишь более изощренная форма контроля.

Срезая от зари до зари сахарный тростник, что требовало многих сил и усердия, сажая семена или погружая в повозку урожай, он обещал себе, что работает на кого-то последний день, что уйдет из поместья, с семьей или без семьи, в поисках своей земли, которая где-то его ждет. Он не знает, где именно, ему еще предстоит ее найти, а затем защищать более самоотверженно, чем их семейный участок между Амистад и Флоридой. Он будет выращивать на нем табак – в этом он разбирался лучше всего. Однако предательское брюхо, сытое и довольное, подчиняло себе волю, а потому казалось невозможным развернуться и уйти с детьми или одному.

Годы шли, а Ансельмо, лелея старую мечту, по-прежнему был здесь, на этом холодом севере, похитившем его время, богатство, отнявшем все силы и семью: жена и почти все дети нашли в ледяном аду свою смерть, заразившись болезнью, которая никого не щадила. Отныне у него не оставалось почти ничего, и если раньше Симонопио его просто раздражал, сейчас Ансельмо был уверен: роковые предчувствия, овладевшее им в тот день, когда подобрали ребенка, наконец сбылись. Через несколько дней после появления мальчика разразилась война, однако на этом беды не кончились: болезнь и гибель стольких людей, а главное – членов его семьи, были также проявлениями зла, на которое обрек их всех Симонопио. А ведь он предупреждал хозяина: «Этот ребенок – дьяволово отродье, он навлечет беду, вот увидите».

Но разве хозяин, этот самодовольный индюк, его послушает? Конечно, нет. Кто станет слушать Ансельмо Эспирикуэту, который и читать-то не умеет? Все, что он усвоил, – это уроки, которые преподнесла ему жизнь. А знания получал в полночь возле костра, слушая старых шаманов.

Поднимаясь с земли и потирая спину, онемевшую после долгого сидения под деревом, и не сводя глаз с дороги, по которой ехал караван, Ансельмо Эспирикуэта дал себе зарок: он никогда не забудет, что они забрали проклятого мальчишку с собой.

– А нас бросили подыхать, как паршивых псов, – бормотал он.