Читать книгу - "Жест Евы - Анри Труайя"

Он промечтал о ней весь остаток дня, всю ночь, а следующим утром поспешил в метро в надежде застать ее на посту. Она и на самом деле была там – юная подземная богиня, вооруженная компостером, перфорирующий сфинкс, этакая современная Парка, следящая за взносами на социальное страхование. Движения ее были выверенны до совершенства. Для всякого пассажира, прошедшего через ее контроль, жизнь сокращалась на день. И все же с какой непринужденной грацией склоняет она голову в пилотке набекрень. Удовольствие в нем кристаллизовалось, и мсье Кокерико де ля Мартиньер дождался прихода поезда, чтобы взлететь по лестнице и неожиданно предстать перед низкой дверцей, отделявшей его от молодой женщины. Его смерили суровым взглядом, в котором читалось: «Посторонним вход воспрещен». Для нее, с его внезапностью, он был ненормальным, а он был готов отдать половину своего состояния, лишь бы остаться здесь подольше. Когда она открыла дверцу и взяла у него билет, он испытал волнующую радость – большую, чем в первый раз. Не может быть, чтобы она с таким же душевным порывом, как ему, пробивала билеты и другим. Иначе бы и на их лицах он обнаружил знаки странного блаженства. Вдохновленный, он поднялся по лестнице, предназначенной для выхода и тут же спустился обратно – с новым билетом в руках и надеждой на удовольствие быть вновь проконтролированным. Ему пришлось повторить этот трюк четырежды, прежде чем она обратила на него внимание, а на пятый раз чуть было не упал в обморок, когда она его признала. За стеклами очков сверкнула искорка удивления, но при этом не было произнесено ни слова. Им – тем более. Он вдруг стушевался перед ней, как случалось в шестнадцать лет, и с праздником в душе его унесло поездом метро. В последующие дни, прежде чем сесть в вагон, он вновь и вновь, по пять-шесть раз, пробивал билеты, безусловно, став лучшим клиентом молодой женщины. Что думает о нем она? Принимает ли за оригинала, или догадывается о пылком почтении к ней, скрывающемся за этим каждодневным билетным мотовством?

Забастовка личных шоферов давно закончилась, а мсье Кокерико де ля Мартиньер продолжал добираться до своей конторы на метрополитене. Шофер его, оказавшись не у дел, впадал в неврастению, однако умоляющие взгляды, которые он метал в сторону шефа, пролетали мимо цели. Тот вошел во вкус езды на общественном транспорте. И не только по причине встреч с контролершей, но еще и потому, что при этом он оказывался бок о бок с простым народом Парижа. Вскоре желание контактов с беднейшими слоями населения подтолкнуло его к поездкам вторым классом. Зажатый в вагоне до потери дыхания, он пропитывался при этом человеческой теплотой. Его взгляд брал на учет сотни лиц рабочих и служащих, еле сводящих концы с концами. Он умилялся потертостью одежды мужчин и вдыхал следы остывшей домашней снеди, исходящие от волос женщин. Ранее, безвылазно сидя у себя в кабинете, никогда не испытывал он столь острой признательности перед остро нуждающимся народом, на котором покоилось его собственное благополучие. Со стеснением в груди, сладострастно чувствовал он, как становится социально сознательным. А при мысли, что подобным преображением он обязан той юной контролерше, мсье Кокерико де ля Мартиньер любил ее еще больше.

Вскоре из любви к человеку он открыто занял сторону работников против их руководства. Собрав у себя в кабинете представителей персонала, он предложил им тут же изложить свои требования о повышении зарплаты. Обескураженные, вначале они подумали о некой западне, но затем обо всем договорились и ходатайствовали о скромной надбавке в десять процентов. Он возмутился их малодушию и заставил, повысив при этом голос и стуча кулаком по столу, потребовать удвоения оплаты труда, сокращения продолжительности рабочего дня и увеличения отпуска на целую неделю. Они дрожащей рукой подписали неслыханные требования. Но как начальник мсье Кокерико де ля Мартиньер вступил с ними в спор, снизил некоторые цифры и закончил на том, что согласился с их первоначальными требованиями. Акционеры обвинили было его в сумасбродстве, но большая доля предприятия принадлежала ему, и им ничего не оставалось, как только склонить головы перед его решением.

С того памятного дня в помещениях компании «Ниагара» он встречал одни лишь улыбки. Машинистки украсили его кабинет цветами и тайком обклеивали хозяина томными взглядами. Многие, кстати, были прехорошенькими. Но он все это едва замечал, целиком отдаваясь воспоминаниям о служащей из метро, к которой так и не обратился ни с единым словом. О ней он знал только то, что она не замужем, поскольку не носила обручального кольца.

Как-то утром, собравшись с духом, он вместо второго билетика протянул ей листок бумаги, на котором написал такие вот простые слова: «Мадемуазель, как ваше имя?» Безо всякого смущения она вооружилась своим тяжелым компостером и, с очаровательным кокетством зарядив в него предложенный листок, ловко пробила несколько отверстий. Дырочки сложились в три буквы: Ева. Ее зовут Ева! Да мог ли он сомневаться? Первая женщина, единственная женщина, женщина!.. Быстрее, достать из кармана другой листок и начиркать на нем: «Не согласились бы вы пойти куда-нибудь со мной сегодня вечером?» Вновь ответ был пробит с обескураживающей ловкостью: «Нет». «Может, в другой раз?» – спросил он и на этот раз письменно. Она тихо покачала головой, загадочно и едва заметно надула губки, а компостер в ее бледной руке с траурной каемкой под ногтями весело застучал. «Может быть», – прочитал мсье Кокерико де ля Мартиньер, забрав листок, и жгучая радость забурлила в нем. С десяток стоящих позади запротестовали:

– Скоро закончится эта комедия, эй?

Шагая по облакам, подталкиваемый в спину глупой толпой, мсье Кокерико де ля Мартиньер удалился.

В конторе у него времени, чтобы насладиться своим счастьем, не оказалось. Каждые три минуты звонил телефон – все упрекали его за то, что увеличение зарплаты персоналу он не согласовал с экономистами. Подобное решение, как утверждали эти знатоки денежного обращения, могло трагически отразиться на рынке рабочей силы. Мсье Кокерико де ля Мартиньер выслушивал все это вполуха и любовно разглядывал пробитые Евой билетики, вывешенные в рамке на стене.

Он предпочел бы забыть обо всем на свете и думать лишь о ней, но с каждой неделей ситуация все больше усложнялась. Новость о благородной инициативе с молниеносной быстротой разнеслась по Франции, повсюду нарастала социальная напряженность. На многих предприятиях рабочие требовали довести их положение до уровня, принятого в компании «Ниагара». Удивленные размахом движения, многие профсоюзы поспешили его поддержать, дабы их не могли обвинить в политической индифферентности. Начались забастовки, переросшие в уличные манифестации, некоторые директора со слабыми поджилками распрощались с креслами, парламент разволновался, правительство закачалось и, как и следовало ожидать, с частного сектора возбуждение перекинулось на сектор государственный.

Подойдя к входу в метро, мсье Кокерико де ля Мартиньер наткнулся на запертую решетку. Подняв голову, он прочел объявление, что движение поездов остановлено до особого распоряжения. Его охватил страх – он будто очутился перед входом в склеп. Вместо тепла и любви, на которые у него, казалось, были все права, перед ним разверзлись пустота, потемки и тишина покинутой подземки. Душа его при мысли, что он, пусть и ненамеренно, но сам повинен во всех этих неприятностях, наполнилась отчаянием. Доброе намерение обернулось против него же, словно сам Господь решил наказать его за излишнюю любовь к людям. Со слезами на глазах он вызвал личного шофера, не участвовавшего в забастовке, чтобы тот отвез его в контору.