Читать книгу - "Чернее черного - Хилари Мантел"

— Chez vous,[21]— произнесла Эл. — Что ж, вполне логично.

— Это многое объясняет. Мои прямые волосы, например.

— О да, — согласилась Элисон. — Когда наконец разбираешься, кто есть кто в твоей семье, это многое объясняет. — Она вздохнула. — Какая досада, что ваша мама умерла и вы не можете спросить у нее, что случилось на самом деле. Или почему. Ну и так далее.

— Она бы мне не сказала. А вы можете?

— Мне кажется, Терри был тихоней, а дядя Майк — тем еще сорванцом. Это вашей маме и понравилось. Импульсивная, я бы так описала ее, если бы меня спросили. Вы тоже, может быть. Но только не вообще по жизни, а лишь в том, что мы называем, ну, вопросами партнерства.

— То есть?

— То есть когда вы встречаете парня по вкусу, вы тут же бросаетесь за ним. — Как гончая за зайцем, подумала она. — Вы говорите себе, нет, я должна разработать стратегию, никакой суеты, но вы плевать хотели на свои собственные советы — вы очень часто, сказала бы я, остаетесь на ночь после первого же свидания. Что ж, почему бы и нет? В смысле, жизнь так коротка.

— Я не могу, простите. — Клиентка привстала.

Элисон протянула руку.

— Это шок. То, что вы узнали об отце. Вы должны привыкнуть. Я не вывалила бы вам все вот так, если бы не думала, что вы можете это принять. И мою прямоту — полагаю, ее вы тоже можете принять.

— Я не могу, — повторила Колетт. И села на место.

— Вы горды, — мягко произнесла Эл. — Вам все по плечу.

— Чистая правда.

— Если другие могут, то вы и подавно справитесь.

— Верно.

— Вы нетерпимы к людской глупости.

— В точку.

Эту фразу она позаимствовала у старой миссис Этчеллс. Возможно, та прямо сейчас произносила ее в трех столиках от Эл: «Вы нетерпимы к людской глупости, дорогая!» Как будто клиентка могла ответить: «Ах, эти глупцы! Да я просто обожаю глупцов! Наглядеться на них не могу! Вечно шастаю по улицам и ищу дураков, чтобы пригласить их домой на ужин!»

Элисон откинулась на спинку кресла.

— Я вижу, что вы сейчас неудовлетворены, беспокойны.

— Да.

— В вашей жизни наступил период, который вам хотелось бы поскорее закончить.

— Да.

— Вы хотите и готовы двигаться дальше.

— Да.

— Ну как, согласны поработать на меня?

— Что?

— Вы умеете печатать на машинке, водить, что-либо в этом роде? Мне нужна, как говорится, Пятница в юбке.

— Это несколько неожиданно.

— Не то чтобы. Вчера, когда я увидела вас, с помоста, мне показалось, что я вас знаю.

— С помоста?

— Помостом мы называем сцену.

— Почему?

— Не знаю. Исторически сложилось, наверное.

Колетт наклонилась вперед. Зажала кулаки между коленей.

— В фойе есть бар. Заходите туда через часок, выпьем по чашечке кофе, — предложила Элисон.

Колетт бросила выразительный взгляд на длинную очередь за своей спиной.

— Ладно, через час с четвертью?

— Что вы сделаете, повесите табличку «Закрыто»?

— Нет, просто перенаправлю поток. Скажу им, сходите поговорите с миссис Этчеллс в трех столиках от меня.

— Почему? Она хороша?

— Миссис Этчеллс? Entrenous,[22]полная бездарность. Но она учила меня. За мной должок.

— Вы лояльны?

— Надеюсь, что да.

— Вон та? Морщинистая старая кошелка в браслете с подвесками? А теперь я вам кое-что скажу. Она не лояльна к вам. — И Колетт пояснила: — Старуха пыталась завлечь меня, перехватить, когда я искала вас: карты, хрустальный шар и психометрия вдобавок — тридцать фунтов.

Элисон стала пунцового цвета.

— Она так и сказала? За тридцать фунтов?

— Забавно, что вы не в курсе.

— Витала в облаках, — Она надтреснуто засмеялась, — Voilà. Вы уже заработали свои деньги, Колетт.

— Вы знаете, как меня зовут?

— В вас определенно есть что-то французское. Je ne is quoi.[23]

— Вы говорите по-французски?

— До сегодняшнего дня не говорила.

— Вы не должны читать мои мысли.

— Я постараюсь.

— Через час с четвертью?

— Можете пока подышать свежим воздухом.

На Виндзорском мосту на скамейке сидел паренек, у его ног обретался ротвейлер. Мальчик ел рожок с мороженым, а второй протягивал псу. Прохожие улыбались, останавливались посмотреть. Пес ел аккуратно, водя языком по спирали. Наконец он догрыз вафлю, запрыгнул на скамейку и с любовью положил голову на плечо хозяина. Мальчик скормил ему остатки своего мороженого, и толпа засмеялась. Ободренный пес лизал и покусывал уши мальчика, а толпа повторяла на все лады: охх, ухх, ха, как мило.

Пес спрыгнул со скамейки. У него были спокойные глаза и огромные лапы. За понюшку табака, или ее собачий эквивалент, он готов был сожрать всех зрителей, вцепиться в каждый затылок и подбросить детишек в воздух, как блины на сковородке.

Колетт стояла и наблюдала, пока толпа не рассосалась и она не осталась одна. Она перешла мост и тенью заскользила по Итон-Хай-стрит, запруженной туристами. Я как этот пес, думала она. Я голодна. Разве это плохо? Моя мать была голодна. Теперь я это понимаю, понимаю, как она говорила загадками все эти годы. Ничего удивительного, что я никогда не знала, что есть что и кто есть кто. Ничего удивительного, что тетушки вечно переглядывались и говорили что-то вроде: интересно, в кого у Колетт такие волосы, интересно, в кого она такая умная? Мужчину, которого она называла папой, отличал тот род глупости, что делает человека жалким. Она мысленно представила его, развалившегося перед телевизором и почесывающего брюхо. Возможно, покупая ему запонки, она надеялась как-то улучшить его. Ее дядя Майк, с другой стороны, — ее истинный отец — всегда был при деньгах и заявлялся к ним каждую неделю, размахивая пятифунтовыми банкнотами и восклицая: «Эй, Энджи, купи что-нибудь славное для маленькой Колетт». Он платил, но платил недостаточно; он платил как дядя, но не как отец. Я подам в суд на сукина сына, подумала она. А потом вспомнила, что он умер.

Она зашла в «Корону и подушку» и заказала ананасовый сок, который утащила в угол. Каждые две минуты она смотрела на часы. Задолго до назначенного времени Колетт повернула обратно.