Читать книгу - "Любовница лилий - Ярослава Лазарева"

– Не испугалась?

– Нет! У меня какое-то есть чувство… Оно мне всегда помогает понять, опасно для меня что-то или нет, – сказала девочка. – И это было неопасно.

«Что ж твое шестое чувство не помогло, когда пристала прилипала?» – невольно подумал Виктор.

И Ева, словно поняв его мысли, добавила:

– Правда, когда я не в силах справиться с бурными эмоциями, оно молчит. Но я себя тренирую. Мама говорила, что воспитанная девочка не может вести себя некрасиво и в любой ситуации обязана сохранять спокойствие.

– И она права, – одобрил Виктор. – И что же призрак?

– Сгусток белого тумана приблизился, затем он будто превратился в силуэт женщины, одетой в воздушный балахон. У нее были светящиеся глаза, тонкое лицо. И она улыбалась так грустно, что мне стало ее жаль. И я сказала: «Привет, призрак». Но она лишь протянула ко мне руку, а потом исчезла. Значит, это твоя мама? Она твой ангел-хранитель?

– Да, – растерянно ответил Виктор и встал. – Пошли в дом. А то Петр Иванович нас потеряет.

Они поужинали втроем. Сторож был доволен, видя, как разрумянилась Ева, как блестят ее глаза и как она счастливо улыбается.

Виктор уложил ее спать и вернулся в гостиную. Он был задумчив.

– А девочка вас любит, – заметил Петр Иванович. – Это видно невооруженным глазом.

– Она же считает меня своим спасителем, – ответил Виктор и сел в кресло.

Петр Иванович устроился напротив на диване. Но он сидел на краешке, сцепив руки в замок между колен. Его поза выглядела напряженной.

– Так что вы решили? – не выдержал он неприятной паузы.

– Пока не знаю, – искренне ответил Виктор.

– А надо знать! – сухо бросил сторож. – Уже сентябрь, дети учатся, Еве тоже пора на занятия. И эта неопределенность ее угнетает. Она не жалуется, но я-то чувствую! Документы все при ней. И можно начинать оформлять удочерение.

Виктор поежился, ему отчего-то при одной мысли, что они станут Еве родителями, пусть и приемными, стало неприятно. И Петр Иванович, и Серафима Павловна были, несомненно, хорошими, положительными гражданами, ничего предосудительного за свою жизнь они не сделали и, как говорится, «не нарушали, не привлекались», но это были простые и в чем-то ограниченные люди. И Виктор с трудом представлял, что такая неординарная девочка войдет в их семью и будет невольно впитывать их привычки, стереотипы, жизненные установки. Подобная жизнь не для нее, и Виктор чувствовал это кожей. И если сейчас позволить им удочерить Еву, то он вряд ли сможет участвовать в ее судьбе.

– Я должен подумать, – тихо сказал он.

– Вы ничего мне толком не объяснили, – ответил Петр Иванович. – Знаю лишь, что Ева вам какая-то дальняя родня. Все же ваша кровь?

Но Виктор не стал отвечать на этот прямо заданный вопрос. Он встал и сказал, что жутко устал и хочет спать.

– Хорошо, хорошо, – более мягким тоном ответил сторож. – Можно и завтра поговорить.

– Спокойной ночи, – пожелал Виктор и направился в свою комнату.

Но прежде чем пойти к себе, он заглянул к Еве. Девочка мирно спала, ее губы улыбались. Виктор постоял возле кровати пару минут. Он не мог оторваться от лица Евы. Оно было прекрасно, и он ощущал, как тает его заледеневшее сердце и тепло наполняет душу. Это была любовь, чистая нежная и платоническая. Ни к кому раньше он не испытывал таких чувств.

– Что же делать? – пробормотал он, поправляя сползший край одеяла. – Я не могу отпустить ее.

Виктор заметил блеснувший уголок, выглядывающий из-под подушки, и осторожно вытащил ламинированную фотографию родителей девочки. Он вгляделся в лицо мужчины, и смутное беспокойство охватило его. Ева была права, внешнее сходство имелось. И словно что-то было знакомое в этих черных волосах, рисунке бровей, взгляде. Он даже начал сканировать энергию мужчины на снимке, но, ощутив идущий от изображения холод смерти, тут же прекратил и засунул фотографию обратно под подушку. Ева шевельнулась, что-то пробормотала и повернулась на бок. Виктор еле слышно коснулся ее виска поцелуем, полюбовался чистейшим синим свечением ауры и покинул комнату.

Ему невыносимо захотелось увидеть мать. Но призрак не появлялся. Виктор остановился в коридоре. Смутная тоска заползла в душу, ему показалось, что он только что находился на солнечной лучезарной стороне жизни, но ушел в темный безрадостный мир, где отсутствует даже надежда на счастье. Виктору не хотелось оставаться в одиночестве в своей комнате, тревожные мысли одолевали. И он накинул куртку и вышел на улицу, решив пройтись, чтобы обрести ясность ума. Он не стал выходить через главные ворота и беспокоить Петра Ивановича, а покинул территорию через заднюю калитку.

Ковров – город небольшой, провинциальный, и спать в нем ложатся рано. Было уже за полночь, но темные и почти пустынные улицы не остановили Виктора. Ему хотелось прогуляться, окунуться в другую атмосферу, очистить энергетику от мучающих его мыслей. Виктор шел быстро и без всякой цели. Сырой холодный воздух бодрил, опавшая листва под ногами пахла терпко и горьковато, редкие фонари тускло горели в серо-синей мгле ночи, иногда над его головой раздавалось недовольное карканье потревоженной его шагами вороны. Виктор впитывал энергию окружающего мира с удовольствием. Его разум начал очищаться.

Он издалека увидел освещенные прожекторами стены какого-то храма и понял, что оказался у церкви Иоанна Воина. Ноги словно сами привели его в это место. И он вздрогнул от неприятного холодка, пробежавшего по позвоночнику. Сквер имени Пушкина, разбитый неподалеку от церкви, пользовался дурной славой у горожан, ведь раньше здесь находилось кладбище. И Виктор, попав сюда ночью, остро ощутил некротические потоки, исходящие от земли и подпитывающие пространство. Он остановился, идти дальше расхотелось. В сквере никого не было. В тусклом свете фонарей желтели листья кленов, они казались золотыми, и эта светлая нотка в темном пейзаже порадовала Виктора. Он приободрился и медленно двинулся к ближайшей скамье, усыпанной павшей разно-цветной листвой.

Но вдруг что-то изменилось. Он ощутил это на интуитивном уровне, словно перешел какую-то невидимую черту. В глазах резко посветлело, начало тошнить, закружилась голова. Виктор остановился и первым делом выровнял начавшее сбиваться дыхание. Сердцебиение замедлилось, он пришел в себя, посмотрел прямо перед собой и замер. Асфальтовые дорожки утратили твердость, они будто плавились от неведомой, исходящей изнутри силы и вспучивались, покрываясь трещинами. Газоны шевелились и тоже меняли форму. И скоро все видимое пространство сквера покрывали холмики. Призрачные фигуры вытягивались над ними и вставали, слегка шатаясь. Виктор вздрогнул, поняв, что невольно переступил невидимую границу и попал в зону мертвых. Он медленно двинулся между фантомами, вглядываясь в полупрозрачные лица. Никогда он не видел такого скопления привидений, но в контакт с ними вступать не стал, хотя многие пытались что-то донести до его разума. Но Виктор выставил мощную защиту от проникновения в свой мозг. Чужие истории ему нужны не были. Он понимал и принимал известное выражение Соломона: «От многой мудрости много скорби, и умножающий знание умножает печаль». Ловец и так по долгу службы часто выслушивал исповеди, и чужое страдание отягощало мозг. Недаром высшие пятерок настоятельно рекомендовали вести дневники и «сливать» туда полученную информацию, чтобы тут же забыть ее.